Клиффорд Саймак - В безумии

Что мы знаем об абстрактном мышлении? И ответ, конечно, таков — ничего. Есть возможность, я понимаю, что оно (я имею в виду мышление) электрическое по природе и что оно основано на каком-то обмене энергией. Поэтому-то ученые и говорят нам, что все процессы имеют энергетическую основу. Но что мы в сущности знаем об энергии? Что мы знаем вообще обо всем? И знаем ли мы, как действует атом и почему он действует именно так? Может ли кто-нибудь объяснить сознание самого себя и нашего окружения, то самое сознание, которое отличает жизнь от неорганической материи?

Мы думаем о мышлении, как об умственном процессе, и слушаем пустопорожнюю болтовню об обмене энергией. Но мы знаем о мыслительных процессах не больше, а, вероятно, даже меньше, чем древние греки знали об атоме. Демокрит, живший за несколько сотен лет до рождения Христа, считается человеком, основавшим атомную теорию, а это, несомненно, было тогда большим успехом мышления. Но атом Демокрита очень далек от нашего современного представления об атоме, хотя мы сами до сих пор еще не все здесь понимаем. Так вот, мы сегодня говорим о мышлении так же, как древние греки во времена Демокрита говорили об атоме, и примерно с таким же пониманием. Мы, если уж говорить правду, только произносим слово.

Мы ничего не знаем о результатах мышления. Все, чем обладает сейчас человечество, есть результат мышления. Но этот результат лишь воздействует на человека, как пар на паровоз, заставляя его двигаться.

Я думаю, что знаю ответ. Я считаю, что мысль, энергия мышления, какие бы странные формы она ни принимала, исходит из мозга миллиардов людей, накоплена на протяжении столетий и создала группу существ, которые скоро, вероятно, заметят человеческую расу.

Таким образом, следующий вид возникает из того самого механизма — разума, который сделал человека господствующим сегодня видом. Так, если я правильно проанализировал прошлое, действует эволюция.

Человек создает все своими руками, но он создает и разумом. Я считаю, что с помощью мозга он создает что-либо эффективнее и совсем по-другому.

Мысль одного человека о злобной, призрачной тени, таящейся во тьме, не вызывает реального появления на свет этой тени. Но целое племя думающих об этой тени и боящихся ее, могут вызвать ее появление. С самого начала эта тень не существует… Она появилась в мозгу одного человека, испуганно скорчившегося во тьме. Он сам не знал, чего боится, но чувствовал, что должен чего-то бояться, придать форму своему страху. И вот он вообразил себе чудовищную тень и рассказал о ней другому. И все они тоже вообразили ее. И воображали так долго и хорошо, так верили в ее существование, что сами и создали ее.

Эволюция действует многими способами. Она использует в своем развитии любую возможность. Поэтому постепенно у человека развилась способность использовать не только воображение, но и силы энергии, которые человек не понимает и, может быть, никогда не поймет.

Я считаю, что человек с помощью своего воображения, страха перед временем и пространством, перед смертью и темнотой, страха, действующего на протяжении столетий, создал другой мир существ, которые делят с нами Землю, скрыты, невидимы для нас, я уверен, что они здесь и что однажды они выйдут из укрытия и вступят в свои права.

Разбросанные в мировой литературе и в ежемесячном потоке новостей сообщения о странных событиях слишком хорошо документированы, чтобы быть просто иллюзией».

6

Рукопись оборвалась, но когда я перелистывал стопку листков, то увидел, что следующие страницы покрыты какими-то знаками, похожими на ноты. Написанные рукой моего друга, они были втиснуты в листок бумаги так, будто он был единственным и писавший старался использовать каждый миллиметр. Ноты маршировали странной фалангой, а поля были покрыты добавочными знаками. Некоторые из них оказались такими маленькими, что их трудно было разобрать.

Я посмотрел остальные страницы: они тоже были заполнены такими же знаками.

Я сложил листки и прикрепил к ним записку Филиппа.

«Позже, — сказал я себе, — я попробую прочесть последние страницы, попробую разобраться в них. Но пока я прочел достаточно, может быть, даже больше чем достаточно».

Это шутка… Нет. Это не может быть шуткой: мой друг никогда не шутил. Он не умел шутить. Вежливый и исключительно эрудированный, он всегда умел говорить интересно, захватывающе. И шутки ему были ни к чему.

Я вспомнил его таким, каким видел в последний раз: он сидит, как сморщенный гном, в большом кресле, угрожающем поглотить его. Я вспомнил, как он сказал: «Я думаю, что нас посещают призраки». Он хотел все сказать мне в тот вечер. Я убежден в этом. Но он не раскрылся потому, что в тот момент вошел Филипп, и мы заговорили о другом.

Я почувствовал уверенность, что он хотел сообщить мне то, что я сейчас прочел: нас посещают все создания, которых когда-либо воображал себе человек, человеческий разум своим воображением послужил процессу эволюции.

Он, конечно, ошибался. Но, думая об этом, в глубине души я знал, что такой человек, как он, не может просто ошибаться. Прежде чем изложить свои мысли на бумаге, вероятно, он просто хотел отделаться от них, он долго и тщательно обдумывал свое заключение. И у него должны быть доказательства. По-видимому, это его мнение стало итогом долгих наблюдений и рассуждений. Конечно, он тут мог ошибиться и, весьма вероятно, ошибался, но он основывался на очевидном и логике, и так просто его мысль нельзя было отбросить.

Друг хотел рассказать мне, проверить на мне свою версию. Но так как вошел Филипп, он переменил свое намерение… А потом было уже слишком поздно, потому что день или два спустя он погиб: жизнь его прервалась от удара встречного автомобиля, который так и не был найден.

Думая об этом, я почувствовал внезапно холодный ужас, никогда не испытываемый ранее. Ужас, наползавший из другого мира, из какого-то уголка сознания, где хранился унаследованный от предков страх: холодный, ледяной, выворачивающий наизнанку ужас человека, скорчившегося внутри пещеры и прислушивающегося к звукам, которые издают призраки во тьме.

Может ли быть, спросил я себя, что эта, созданная воображением человека сила достигла такого пика развития, что способна принимать любую форму? Может ли она стать машиной, разбившей другую машину, а после этого вернуться в мир другого измерения, в невидимый мир, откуда она пришла?

Неужели мой друг умер оттого, что догадался о тайне другого мира?

А гремучие змеи? Нет, это не то: я был уверен, что уж они реальны. Но неужели трицератопс, дом и другие строения, поднятая повозка, поленницы, Снуффи Смит и его жена — не были реальностью? Неужели это тот ответ, который я искал? Неужели все это маска мозговой силы, которая ждала меня в засаде и которая направила меня не к дивану в гостиной, а на каменный пол в пещере, полной змей?