Герберт Франке - Стеклянная западня (сборник)

Разбудил нас своим криком Эллиот. Я пополз к нему — встать просто не было сил. Остальные тоже потянулись к нам, и только Валленброк продолжал сидеть возле двери, привалившись к стене. Сначала мне показалось, будто он спит, но потом я увидел, что он внимательно исподтишка следит за нами, наставив на нас пистолет.

Эллиот был без сознания, но стоны, которые он испускал, и судорожно прижатые к животу руки говорили о том, как ему больно. Он хрипел и то и дело изрыгал какую-то пенистую вонючую жижу.

Боли стали, по-видимому, нестерпимыми, он извивался, корчился, вскидывал руки и тут же снова прижимал их к животу. Было ужасно смотреть на все это и чувствовать свое бессилие. Минут через пятнадцать судороги стали слабей, крики прекратились, дыхание стало прерывистым и слабым, наконец Эллиот затих. Он лежал на боку, откинув голову на кучу стекловаты.

— Спасибо, мне уже лучше, — донесся до нас его шепот.

Не проронив ни слова, мы двинулись обратно, каждый к своему месту, украдкой поглядывая на Валленброка, который все так же сидел, застыв как изваяние. Каждое движение стоило мне такого труда, что я сразу выдохся. Лег ничком, уткнувшись лицом в скрещенные руки, голова у меня кружилась. Больше всего мне сейчас хотелось покоя. Я заснул.

Никто не мог сказать, как долго мы спали, был ли это сон или обморок… Неуют нашего временного пристанища, холод — температура была, наверное, чуть ниже нулевой, но мы все продрогли до костей, — усталость и боль во всем теле, донимавшие нас, заставили нас искать спасение в сне, и мы проспали до тех пор, пока не восстановили силы. Я стряхнул волокна стекловаты с одежды, с лица; всюду кололо и зудело.

Не знаю, что чувствовал в это время Валленброк. Мне казалось, он на миг отключился, очевидно, и его все-таки одолел сон. Но уже через несколько минут он очнулся и, упираясь спиной в стену, стал медленно подниматься. Казалось, он вот-вот потеряет равновесие, но он каким-то чудом удержался на ногах и даже попытался принять величественную позу. Ужасный вид был у этого человека в изодранной одежде, с красно-бурыми струпьями на бледном лице. Один только шлем оставался почему-то чистым, будто совсем новенький — даже цвета эмблемы не поблекли. Голос Валленброка стал тихим и хриплым, но звучал по-прежнему властно.

— Поднимайтесь! Еще два часа — и мы у цели.

О какой цели он говорит? Это что-то из области абсурда, никакие цели уже не имели для нас значения. Лично для меня имело значение лишь настоящее, ни о прошлом, ни о будущем я просто не способен был думать. Я не знал даже, смогу ли стоять на ногах… Смогу ли полной грудью вдохнуть воздух… У меня оставалась еще банка пива, я открыл ее и промочил глотку. Губы онемели, пиво пролилось мимо, стекая по подбородку. И все же этот глоток оказался живительным, острый холодок прошел по пищеводу в желудок и словно дал выход какой-то энергии, которая передалась в мозг и мышцы. Мысли прояснились, я уже отчетливо сознавал, что происходит вокруг…

Поднялись все, кроме Эллиота. Спросонья мы не сразу вспомнили о ночном эпизоде и о том страхе, который мы все тогда испытали. И страх этот, как оказалось, был не беспричинным — Эллиот умер. Он лежал в той же позе, в какой заснул. Мы молча обступили его, Валленброк все так же держался в стороне. Эллиот, наш давний товарищ, мертв… Просто не укладывалось в голове. Однако нужно было продолжать путь…

Мысли мои были поглощены сиюминутными заботами: снова мучила боль в пересохшем горле, ныла правая коленка, от тяжелого шлема, казалось, раскалывалась голова. Однако я собрал всю свою волю, чтобы не поддаваться каждому порыву, пусть шлем мешает мне, я ни за что не сниму его, ведь в этих местах наверняка бывают обвалы, да и воздух мог быть отравлен, гак что и противогаз, укрепленный на шлеме, тоже жизненно необходимая вещь в этих условиях. Я старался не отставать от остальных, ведь один здесь пропадешь. А вместе с другими? Не знаю, почему я надеялся на своих спутников, ведь они были так же беспомощны, как и я сам. Может, унаследованное от предков стадное чувство заставляло нас держаться вместе? А может, и в самом деле существует неосознанная тяга к смерти, которая некогда заставляла древних, давно вымерших грызунов стаями бросаться в море?

Валленброк обнаружил лестницу, которая вела на три этажа вниз. Мы спустились и снова наткнулись на закрытую дверь; чтобы открыть ее надо было набрать код. Валленброк потребовал, чтобы мы дожидались метрах в пятидесяти позади него, пока он будет снимать блокировку. Все были так измучены, что обрадовались возможности передохнуть и тут же сели, а то и легли прямо там, где стояли. Теперь нас, не считая Валленброка. осталось только трое: Катрин, Эйнар и я. Меня восхищала Катрин, которая держалась лучше других, казалось, тяготы и лишения не слишком досаждают ей, удивил меня и Эйнар. который был на несколько лет старше меня, а оказался намного выносливее. Глядя на них, я говорил себе: раз они держатся, значит, и я могу. Но откуда они черпали силы? На что надеялись, чего ждали? Может, один из них и есть тот самый мифический агент, про которого говорил Валленброк? Скажем, Эйнар, может, не случайно держится так мужественно? Впрочем, можно ли считать это поводом для подозрений? Или, к примеру. Катрин, великолепно владевшая собой и по обыкновению сдержанная. Что это — просто характер такой или за этим что-то кроется, о чем мы и понятия не имеем?.. Ненависть?.. А может, желание мести?

— Идите сюда! — позвал Валленброк.

Он поджидал нас. По его поведению, по тому, как блестели его глаза, мы поняли, что он сейчас сообщит нам какую-то радостную новость.

— За этой дверью электростанция. — сказал он. И. немного помолчав, пояснил: — Кажется, она еще действует, не похоже, чтобы сюда кто-нибудь вторгался. Теперь мы в относительной безопасности. Хотя тут и полно всяких запоров, но, если вы станете строго следовать моим указаниям, все будет в порядке. Ведь это я проектировал здешнюю систему безопасности и прекрасно знаю, с помощью каких цифровых кодов можно отключить все ловушки, которые мы устроили, чтобы враг не проник сюда.

Он велел нам пройти вперед и тщательно закрыл позади себя замаскированную дверь. Не знаю, делал ли он это по привычке или опасался преследователей.

Помещение, куда мы вошли, никак нельзя было назвать уютным, но нам оно показалось раем. Вместо тускло светящихся флюоресцирующих полос здесь горели лампы дневного света, испускавшие холодное белое сияние. Лишь теперь мы почувствовали, как угнетающе действовала на нас темнота в последние дни. Воздух был спертый, но никаких запахов, температура, пожалуй, немного выше, чем везде. Хотя в нашем состоянии это мало что меняло, мы почувствовали себя гораздо лучше, появился даже какой-то проблеск надежды.