Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
Увлекшись, черноволосый извлек из кармана потрепанную книгу.
С книгой в руках он подошел к мяснику и к негритянке. Наверное, хочет цитировать Библию, догадался Семен. Не убий, не прелюбодействуй, и все такое прочее. Или прочтет им про гиппопотама.
– «Будь сильным и хитрым… – донесся до Семена вдруг ставший ровным голос черноволосого. – Победа сама по себе не приходит… Без крови и жестокой резни нет войны, а без ужасной войны нет прекрасной победы… – Непохоже, чтобы он цитировал Библию. – Если хочешь стать знаменитым, научись нырять в реки крови… Цель оправдывает средства… Если больших денег нет, убивай ради денег, они тут же появятся… Сделайся вором, не жалей ребенка и женщину… Будущая слава все смоет, ты будешь чист… А потом, окончательно победив, ты сделаешь людям столько добра, что все остальное просто забудется…»
Произнеся последние слова, черноволосый одним движением сбросил с себя широкие потрепанные штаны и весело покрутил голыми бедрами перед ахнувшей негритянкой.
Мясник обалдел.
Но уже в следующую минуту черноволосый оказался в мусорном баке, стоявшем за раскрытой дверью. Туда же полетела и раскрытая книга. Правда, почти сразу туда же полетел и сам мясник. Негритянка, громко захлопав в ладони, пересела за столик победителя-моряка, к которому через минуту подтянулся и черноволосый.
– Я спал с негритянкой в Африке, – весело признался Семен.
– А почему ты не привез черную подружку в Париж? – восхитилась негритянка.
– Она была такая черная, что ночью я ее все время терял. Не мог найти даже на ощупь.
– Смотрите, мсье Либион, как у меня здорово получилось! – крикнул черноволосый хозяину «Ротонды», быстро набросав что-то на листке бумаги, лежавшей на столике. – Смотрите, как здорово я изобразил эту черную женщину. Смотрите, какой у нее благородный рот.
– Это всего лишь проститутка.
Мсье Либион, не торопясь, подошел к столику.
Наверное, он считался знатоком и покровителем местных художников.
– Это всего лишь проститутка. И почему на твоем рисунке она такая кривая?
– Потому что стоит две бутылки вина.
– За проститутку, даже за черную, я не дам тебе и одну бутылку.
– Мой рисунок стоит больше, – обиделся черноволосый и опять встал.
– Куда это ты? – насторожился мсье Либион.
– Вон к той американской даме. Покажу рисунок ей.
– Если ты обнажишься перед американкой, тебя точно выбросят.
Черноволосый отмахнулся. Он неторопливо направился к застывшей от ужаса и восторга американке, но дойти не успел. Как только его рука скользнула к брючным пуговицам, мсье Либион подмигнул, и вышибала, дюжий серьезный молодец в красной феске, выкинул черноволосого в мусорный бак, стоявший за дверью.
И сам незамедлительно полетел туда же.
– Зачем вы это делаете, моряк? – удивился мсье Либион. – Хотите, чтобы я позвал фараонов?
Ну, прямо Египет какой-то, удивился Семен.
Пришлось уйти, хотя на достигнутом черноволосый не остановился.
Из кафе «Дю Дом» черноволосого (до синевы) выкинул мускулистый кельнер Андре (за что сам был незамедлительно выброшен из заведения). Потом Семен и его приятель потеряли негритянку, а с ней пятьдесят франков. Семен дал купюру (мельче у него не нашлось) негритянке – на вино, и она тут же потерялась.
– Это Париж, – счастливо покачал головой черноволосый. – Ты сказал ей, что прийти нужно в «Улей»?
– А где это?
– На улице Данциг.
– Откуда мне знать такое, браток?
– Ладно, не жалей, – смирился черноволосый, когда они остановились перед странным огромным домом, внешне похожим на какую-то уродливую пагоду. – Вот он, наш «Улей».
Под окнами алели цветы, со стороны бойни Вожирар несло мерзким запахом свежей крови, доносилось приглушенное мычание обреченного скота. Чадили трубы унылой огромной фабрики, будто броненосец на рейде разводил пары. Улица Данциг, плохо вымощенная, грязная, никуда не вела. Ну, может, только в близкую осень. Сорняки на обочинах ядовито и страстно зеленели, потому что их постоянно и густо посыпали порошком от крыс.
– Эй, мадам Сегондэ, – весело окликнул черноволосый консьержку. – Не займете ли мне семь су?
Как это ни странно, от пятидесяти франков у черноволосого тоже ничего не осталось.
– Я лучше налью вам похлебки, – мудро ответила консьержка. – Вот я сварила похлебку из картофеля и бобов. Ах, божьи дети, пчелки мои, – заботливо запричитала она. – Вы не всегда приносите мед, а если и приносите, то он такой горький. Но есть надо каждому, это правда.
В глубине темного коридора черноволосый, оглянувшись, поставил глиняную миску с похлебкой перед небольшой серой ослицей. Перед самой настоящей живой ослицей. Неизвестно, зачем она стояла в коридоре, но ведь стояла.
– Это тоже художница?
Черноволосый не ответил.
Семен повернулся и сразу понял, почему его приятель не ответил.
Три плечистых подвыпивших человека, даже не сняв рабочих фартуков, ломились в запертую дверь. На черноволосого и на Семена они не обращали никакого внимания. «Я сам видел, что там баба! – возбужденно выкрикивал один с особенно толстой, лоснящейся от жира мордой. – Я сам видел! И Франсуа говорил, что тут часто бегают бабы. Приходят к этим мазилам. Тихие, как мыши, не люблю мазил».
– Это твои друзья? – спросил Семен.
Черноволосый отрицательно повел головой.
– А куда они ломятся?
– Похоже, в мою комнату.
– А почему ты не скинешь штаны, браток, и не покажешь им то, чего они еще не видели?
Черноволосый печально пожал плечами.
В третий раз за первый парижский день Семен пустил в ход кулаки.
– Я могу одним средним пальцем поднимать сто восемьдесят килограммов, – весело сообщил он восхищенной консьержке, выкинув из «Улья» последнего мясника.
– Поздравляю, мсье! Вы просто молодец. Входите. Мясники часто приходят сюда бить наших пчелок, теперь они наказаны. Эй, Дэдо! – закричала она черноволосому, заставив сердце Семена горячо вздрогнуть. – Откуда приехал твой друг?
– Из Африки, – сообщил Семен.
– Зачем ты приехал в Париж из Африки, это же далеко!
– Если ты тот Дэдо, которого я ищу, то я приехал бить тебя.
– Стоило ради этого ехать так далеко, – удивилась консьержка. – Да и какая нужда? Дэдо постоянно бьют мясники. Эй, Дэдо, вот тебе семь сантимов, я хочу услышать, почему бить тебя приезжают даже из Африки.
– Где Жанна? – нетерпеливо спросил Семен.
Дэдо, не оборачиваясь, кивнул. Как раз в этот момент какая-то мегера с распущенными волосами и в ночной рубашке (правда, в чулках) приотворила дверь, в которую несколько минут назад ломились мясники, и заорала во весь голос:
– Дэдо, ты опять пьян? Ты, наверное, опять скормил похлебку ослице!
Дэдо засмеялся и стал кивать. Было видно, что он без ума от Жанны.
– Зачем мясники ломились в нашу дверь?
– Наверное, хотели
