Евгений Лотош - Корректор. Книга вторая: Птенцы соловьиного гнезда

– И опять прости-прощай спокойствие! – ухмыльнулся Дентор. – Надо пообщаться с Теодаром на предмет твоего зачисления в штат управления, чтобы на законных основаниях справедливость наводила.

Карина тепло улыбнулась ему.

– Спасибо, Дор, я подумаю, – сказала она. – Ну что, мы пошли к самолету?

Уже когда они отошли на полсотни шагов по широкому коридору, ведущему к посадочным вратам, она оглянулась. Три фигуры – гороподобная Дентора и две миниатюрных на его фоне женских, Томары и Сатты – стояли у барьера и смотрели им вслед. Несколько секунд спустя толпа спешащих к своим самолетам пассажиров скрыла их от взгляда. Карина вздохнула. Вот и все. Прощай, Крестоцин. Она еще обязательно вернется сюда, но сейчас ее ждет дом, пока еще далекий, но с каждой минутой все более близкий. И она наконец-то снова вживую увидит и Цукку, и Яну, и Лику, по которым так соскучилась…

Придерживая Парса, она одной рукой замкнула на шее ошейник блокиратора, почувствовав в голове знакомый шум, и на всякий случай пошевелила манипуляторами, чтобы проверить, как они действуют. Вот и перевернута еще одна страница жизни. Но впереди все еще целая книга, которую только предстоит прочитать.

Я лечу домой, Масария. Встречай меня!

24.12.849, древодень. Масария

Древодень, двадцать четвертое шестнадцатого, последний день восемьсот сорок девятого года новой эры, как обычно, оказался хлопотным и веселым.

За прошедшие два дня Карина успела немного прийти в себя после четырехчасового прыжка назад во времени, а также снова привыкнуть к уже позабытому климату южной зимы. Ливни шли каждый день не по разу, и в сочетании с довольно прохладной погодой высокая влажность заставляла ее зябко ежиться. Она даже попробовала носить куртку с брюками, к которым привыкла в Крестоцине, но это оказалось перебором: мокла она точно так же, только не снаружи, а изнутри.

Впрочем, старые привычки возвратились почти моментально. Двадцать третьего, в первый день праздничной недели, она в одиночку, как любила, ушла гулять по улицам Масарии, восстанавливая в памяти картину знакомых улиц и переулков и тихо наслаждаясь веселой суетой и бурлением улиц. Она съездила посмотреть на большой новый мост через горловину бухты, который открыли в ее отсутствие, и в который раз поразилась его размерам, удивительно сочетающимися с летящей легкостью конструкций. По мосту в обе стороны шел густой непрерывный поток автомобилей. У въезда машины разделялись: по двум полосам под аркой бесконтактного считывателя машины проскакивали не задерживаясь, а на третьей, крайней, на несколько мгновений задерживались у будки, чтобы водители могли передать сборщику несколько металлических или электронных монет.

Утро последнего дня года началось с генеральной уборки. Цукка, решительно заявив, что встречать новый год в таком свинарнике не намерена, мобилизовала всех, не исключая и Карину, намеревавшуюся поспать немного подольше. Эхира, хотя ее никто и не заставлял, к уборке присоединилась с энтузиазмом. Палек попытался бунтовать, утверждая, что намеревался провести день в медитации, вспоминая прошлое и планируя будущее, но Дзинтон подмигнул ему, щелкнул по носу и погнал доставать из кладовки швабры.

– Если женщина задумала навести порядок, даже боги бессильны ее остановить, – глубокомысленно заявил он. – Судьба у тебя, Лика, такая – провести сегодняшний день в размышлениях, но только не во время медитации, а совсем наоборот. Крепись. Трудности закаляют характер мужчины.

После того, как комнаты, кладовые, ванные, столовая и кухня старого отеля оказались отдраены, они вшестером отправились гулять по городу. Дзинтон остался дома, сообщив, что дела заели, усадил свою проекцию в угол и отключился. Карина огорчилась – за прошедшее время ей так и не удалось поймать папу, чтобы обстоятельно обсудить с ним все, что случилось в Крестоцине. Но делать нечего. Впрочем, ее расстройство быстро прошло: на улицах народу оказалось даже больше, чем ей помнилось по предыдущим праздникам. На площадях и проспектах кипели веселые толпы, шныряли шустрые лоточники с мелкими новогодними безделушками, кое-где, несмотря на светлое время, уже пускали фейерверки, гремела музыка, а над дверям и окнами домов висели свежие венки из дарии с вплетением белых бусинок судзурана. Погода словно решила поучаствовать в общем веселье, и тучи разошлись, открывая бледно-голубое зимнее небо и неяркое, но все равно дружелюбное солнце.

В три часа дня от Площади цветов двинулся новогодний парад. Толпа народа в разноцветных карнавальных костюмах повалила по перекрытому по такому случаю проспекту Рока. В наличии имелись: обаки, моко и кугумы, потрясающие мохнатыми преувеличенно клыкастыми головами и размахивающие когтистыми лапами; пираты с наклеенными шрамами и кривыми абордажными саблями и палашами, хотя и сделанными из резины, но вполне правдоподобно блестящими; лесные феи и девы-воительницы, несмотря на довольно прохладную погоду, щеголяющие в чисто символических одеяниях, а некоторые – даже и совсем без них (обилие покрытой зябкими пупырышками кожи компенсировалось блеском и бренчанием жестяных и пластиковых доспехов); нетопыри с огромными ушами и не менее огромными перепончатыми крыльями за плечами, со скрытыми в огромных очках-глазах пищащими динамиками… Многие ограничивались только частями костюмов – одной саблей, треуголкой или даже просто нарисованным шрамом, а некоторые так и вовсе не озаботились маскарадом, с энтузиазмом топая в общем потоке в обычной повседневной одежде. Тут и там в толпе медленно катились грузовики, на которых гремели, пели и приплясывали пестро одетые компании и музыкальные группы, а над проспектом реяли связки воздушных шаров и змеев, трепещущие в потоках воздуха. Полиция деловито перекрывала проспект на крупных перекрестках, пропуская шествие частями и не позволяя устраивать столпотворение, из-за чего парад двигался довольно медленно, а толпа ожидающих своей очереди вокруг Площади цветов разрослась до угрожающих размеров. Палек сунул в рот резиновые челюсти с клыками и маленьким динамиком, издающим при соприкосновении зубов страшный вопль, Цукка пристроила на прическу небольшие помигивающие красным рожки, а Саматта нацепил на один глаз повязку с черепом и время от времени с удовольствием испускал пиратские кличи.

Они протолкались на площади до тех пор, пока не начало темнеть, а парад не завершился. Потом они еще долго гуляли по улицам, ярко освещенным сиянием праздничной иллюминации, покупая у уличных торговцев всякую съедобную и забавную ерунду. На одном из углов Яна нырнула в толпу и, как рыбак подсекает крупную рыбу, за руки вытащила из нее парня и девушку.