Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
– Ты с ним спала!
– Да нет. Я ему только позировала. Правда, не раз. Ты же видишь, какое у меня красивое тело, – сладко потянулась Жанна. – Я ему только позировала. И для Пабло тоже…
Слово «позировала» не понравилось Семену. Тем более не раз.
Почему-то друзьями Жанны в Париже были только мужчины.
«Это потому, – объясняла она, – что женщины в Париже – создания жадные, глупые и не вполне нормальные».
Она дружила с Дэдо и дружила с Пабло.
Дэдо аристократ, а Пабло носит нелепую рабочую кепку, из-под которой всегда торчит клок черных волос. Еще Пабло любит дурацкие красные рубашки и заплатанные рабочие штаны. Может, у него большой талант, задумчиво шепнула Жанна, но это не повод так одеваться. В мастерской Пабло по-настоящему страшно, там везде валяются глиняные африканские божки и ужасные анатомические муляжи.
А еще Пабло не любит пьяниц, у него жестокое сердце.
Все равно она позировала этому Пабло.
А еще Жанна позировала какому-то совсем сумасшедшему, который хотел покончить с собой. И алкашу, который постоянно напивался с Дэдо и не мог отличить собственных работ от подделок. А еще к ней часто приставал Анри – конкретный старичок маленького роста. Его в Париже прозвали Таможенником. Не знаю, сказала Жанна, может, он правда работал на таможне. Несколько раз он завлекал меня в свою мастерскую и показывал странные картинки с изображениями жуков и трав, по-моему, он срисовывал их с открыток. Он подолгу печально играл на скрипке, это Жанне нравилось. Когда старичок играл на скрипке, она медленно тянула красное вино и ела фрукты, а руки у старичка были заняты, и он не лез к ней, обдавая зловонным дыханием. Его дыхание ну прямо было напитано тленом, несколько раз повторила Жанна, и Семен понял, что она позировала и старичку.
Но чаще всего Жанна говорила о Дэдо.
Иногда Семену хотелось задушить этого сумасшедшего, хотя здоровье у Дэдо и без того не было крепким. Он постоянно пил, бранился, скандалил, бросался в людей тяжелыми предметами, ругал клиентов, раздевался догола в публичных местах. Жанна не одобряла таких поступков, но сочувствовала Дэдо. У него ужасный кашель. Он носит куртку и брюки из вельвета ржавого цвета, в широкий рубчик. Вместо галстука повязывает широкий бант, наворачивает шарф вместо пояса.
И картинки у него странные, вздыхала Жанна.
Длинные головы, глаза как черные головешки, никаких ресниц, ужасно длинные носы и еще более длинные шеи. Все равно это лучше, чем рисовать окурками или из старых почтовых марок выклеивать пестрые домики и зеленые облака, как делают некоторые приятели Пабло. Однажды я слышала, как Андре говорил, что Дэдо, дескать, пока что не нарисовал ничего достойного. Он, дескать, много употребляет гашиша. Но это ерунда. Просто у Дэдо не очень крепкое здоровье, он возится с твердым камнем, вдыхает мерзкую каменную пыль. По тому, как глубоко, как нежно Жанна вздохнула, Семен понял, что ей хочется вернуться в Париж вовсе не потому, что это единственный в мире город, непохожий на рвотное, а потому, что там живет Дэдо.
Баталера Новикова Семен теперь встречал редко.
Потом прошли смутные (к счастью, не оправдавшиеся) слухи о том, что энергичного баталера убили во время каких-то матросских волнений. Но теперь это Юшину было уже все равно. Полюбив Жанну, он понял, что хорошая женщина запросто может заменить деревенский дом и корову. Дошло до того, что Юшин сбежал с борта парохода «Владимир», уже подготовленного к отходу в Россию.
Появиться в опустевших береговых казармах Семен не мог, его бы сразу арестовали.
С полушубком через руку, с матросским баулом в другой руке, он появился в гостинице «Нева», где снял недорогой номер и сразу заказал Жанну. Сидя на диванчике, он представлял, как весело удивится Жанна, увидев влюбленного русского моряка.
Но ждать пришлось долго.
Сперва Жанна была занята с английским офицером.
Потом по предварительной записи ее перехватил немецкий чиновник, сильно тосковавший оттого, что в Нагасаки никто не говорил по-немецки.
Только в одиннадцать часов вечера Жанна наконец постучала в дверь:
– О-ла-ла! Ты здесь? Почему? Я слышала, твой корабль ушел.
– Ну да, корабль ушел, а я остался. Ты сильно удивлена?
– Я сильней удивилась бы, увидев тебя на Монмартре, на улице Коланкур.
– Где это?
– Это в Париже, – ответила нежная проститутка, привычно раздеваясь. – Я тебе говорила, что Париж хороший город? Так запомни. Все остальные города по сравнению с Парижем просто рвотное.
– И Нагасаки?
– Нагасаки прежде всего.
– Ты так сильно хочешь вернуться в Париж?
– О-ла-ла! – сказала Жанна. – Но мне еще надо накопить денег.
– А ты уже много накопила?
– Почти половину того, что мне нужно, – честно ответила практичная француженка. У нее были пронзительные и бесстыдные глаза. Рыжие лохмы красиво падали на голые плечи. Пока Семен спрашивал, она успела раздеться догола. – Говорят, скоро сюда придет американский пароход. Говорят, он уже в пути. Вот тогда я заработаю на билет до Марселя.
– Когда придет это американское корыто?
– Не знаю. Говорят, через неделю.
– Сколько ты хочешь заработать?
Жанна назвала желанную сумму.
– Я дам тебе эти деньги, – сказал Семен. Его даже пот прошиб от такого неожиданного решения. – А еще я дам тебе теплый русский полушубок. Ты можешь продать его, а можешь носить. Как захочешь. Но все дни, пока этот вшивый американский пароход будет находиться в Нагасаки, ты будешь только со мной. А если хочешь, мы отправимся в Париж.
– Что ты хочешь делать в Париже?
– Не знаю. Зарабатывать на жизнь.
– В Париже я стою дорого, – заметила практичная француженка.
– Если мы будем вместе, это мне не будет стоить ни сантима, правда? К тому же ты можешь заняться другим делом.
– Но я ничего другого не умею, – изумилась француженка.
Плечи и широкая чистая спина Семена очень ей нравились, потому что выглядели надежными. Она даже провела
