Жюль Верн - Романы. Повести. Рассказы. В двух томах. Том 2

Подавленные общим горем, соперники даже и думать забыли о своей прежней вражде. Да могло ли быть иначе? Мог разве доктор Гьюдельсон таить в душе вражду против того, кто так великодушно рискнул жизнью ради его спасения? А с другой стороны, не свойственно разве человеку быть преданным тому, ради кого он чуть было не погиб? Исчезновение болида уже само по себе примирило бы их. Стоило ли спорить о наименовании метеора, который перестал существовать?

Думали ли об этом прежние противники, отдавали ли они себе отчет в бесполезности своего запоздалого великодушия, когда, проявляя полнейшее бескорыстие, они под руку прохаживались взад и вперед, наслаждаясь медовым месяцем своей подновленной дружбы?

— Потеря болида «Форсайта» — большое несчастие! — говорил доктор Гьюдельсон.

— Болида «Гьюдельсона», — поправлял его мистер Форсайт. — Он принадлежал вам, дорогой друг, безусловно вам одному.

— Да нет же, нет! — протестовал доктор Гьюдельсон. — Ваше наблюдение предшествовало моему.

— Оно последовало за вашим, дорогой друг.

— Нет же, нет! Недостаточная точность в моем письме в обсерваторию города Цинциннати может служить этому лучшим доказательством. Вместо того чтобы написать, как вы, «от такого-то до такого-то часа», я написал «между таким-то и таким-то часом». Это совсем другое дело!

Он не сдавался, наш милейший доктор, но и мистер Форсайт также не шел на уступки. И на этой почве — новые споры, на этот раз, к счастью, безобидные.

Такая трагическая перемена, доведенная до противоположной крайности, не была лишена и комических черт. Но кто уж наверняка не собирался смеяться над бывшими соперниками, так это Фрэнсис Гордон, вновь ставший официальным женихом своей дорогой Дженни… Молодые люди старались после пережитых бурь как можно лучше использовать возвращение хорошей погоды и добросовестно восполнить упущенное время.

Военные корабли и пакетботы, стоявшие на упернивикском рейде, утром 4 сентября снялись с якоря и пустились в путь, держа курс к более теплым берегам. Из всех приезжих, которые в течение нескольких дней так оживляли этот северный остров, оставались только Робер Лекер и его названый племянник, вынужденные ожидать возвращения «Атлантика». Яхта прибыла лишь на следующий день. Господин Лекер и Зефирен Ксирдаль немедленно поднялись на борт. Им успело надоесть дополнительное двадцатичетырехчасовое пребывание на острове Упернивик.

Их дощатая сторожка была снесена волной, залившей берег после взрыва, и им пришлось провести ночь на открытом воздухе в отвратительных условиях. Море не только снесло их дом, но вдобавок еще промочило их до костей. Кое-как обсохнув под бледными лучами полярного солнца, они обнаружили, что у них не осталось даже одеяла, чтобы защититься от холода в долгие часы северной ночи. Все погибло во время катастрофы, все до последних принадлежностей лагерного быта, включая чемодан и инструменты Зефирена Ксирдаля. Скончалась и верная подзорная труба, с помощью которой Зефирен столько раз проводил наблюдения за метеором. Погибла и машина, привлекшая метеор к Земле, а потом сбросившая его в море.

Господин Лекер не мог примириться с гибелью такого изумительного прибора. Ксирдаля же это только смешило. Раз он сконструировал эту машину, что может ему помешать соорудить другую, еще более мощную?

Это, разумеется, было вполне в его возможностях. К сожалению, он больше и не вспоминал о машине. Крестный тщетно настаивал на том, чтобы он принялся за такую работу. Ксирдаль постоянно откладывал дело на будущее время, пока, достигнув уже почтенного возраста, не унес свою тайну в могилу.

Приходится, следовательно, примириться: чудесная машина навсегда потеряна для человечества, и принцип, на котором она была построена, останется неизвестным до тех пор, пока на земле не появится новый Зефирен Ксирдаль.

В общем, талантливый изобретатель возвращался из Гренландии еще беднее, чем был, когда уезжал. Не считая инструментов и богатого гардероба, он оставил там обширный участок, который трудновато будет продать, учитывая, что большая его часть расположена под водой.

Но зато сколько миллионов за время этой поездки пожал его крестный! Эти миллионы, когда он вернулся, оказались в его распоряжении на улице Друо. Они послужили основой сказочных богатств, которые выдвинули банк Лекера на один уровень с самыми мощными финансовыми учреждениями.

Зефирен Ксирдаль сыграл, по правде говоря, свою роль в усилении этой неслыханной мощи. Господин Лекер, узнав теперь, на что Зефирен способен, сумел широко использовать его способности. Все изобретения, порожденные этой гениальной головой, практически эксплуатировались банком Лекера. И каяться в этом банку не пришлось. Вместо «небесного золота» банк сумел перекачать в свои сейфы значительную часть золота со всего земного шара.

Господин Лекер не был, разумеется, похож на Шейлока. Зефирен Ксирдаль — стоило бы ему только пожелать — мог получить свою часть, даже большую часть, этих богатств. Но Ксирдаль, когда затевали подобный разговор, устремлял на собеседника такой отсутствующий взгляд, что лучше было не настаивать. Деньги? Зачем они ему? Что ему с ними делать? Получать через неопределенные промежутки небольшие суммы на покрытие своих скромных потребностей — вот это было по нем. До конца своей жизни он продолжал с этой целью приходить пешком к своему «дяде», и банкиру никакими силами не удавалось заставить его покинуть квартирку в седьмом этаже на улице Кассет, так же как и расстаться с вдовой Тибо, бывшей владелицей мясной лавки, которая так до самого конца и оставалась его болтливой служанкой.

Спустя семь дней после приказа, посланного Лекером его парижскому доверенному, весь мир уже был осведомлен о гибели болида. Французский крейсер на пути из Упернивика передал эту весть через первый телеграфный пункт, и оттуда она с необычайной быстротой облетела весь свет.

Если вызванное этой вестью волнение и было, как легко себе представить, очень велико, то оно все же довольно быстро само собой улеглось. Люди оказались перед совершившимся фактом, и лучше всего было больше об этом не думать. Прошло немного времени, и смертные погрузились в свои личные заботы, перестав даже вспоминать о небесном посланце, которого постиг такой плачевный, чтобы не сказать — довольно нелепый, конец.

Разговоры об этой истории уже заглохли, когда «Мозик» 18 сентября бросил якорь в порту Чарлстона.

Кроме прежних пассажиров, «Мозик» по возвращении высадил еще одного пассажира, не числившегося на нем при отплытии. То была миссис Аркадия Уокер. Стремясь как можно теплее выразить своему бывшему мужу благодарность, наполнявшую ее сердце, она поспешила занять каюту, оставленную господином Шнаком.