Константин Бояндин - Последний час надежды

— Да, мы учились вместе, — признал я. Небольшое изменение… совсем небольшое. Малая толика старой Галлии. — Меня ещё звали «деревянным». Выгнали из сборной по баскетболу.

Жан выглядел поражённым.

— Неужели ты… простите, вы… тот самый Брюс-Полено?

— К вашим услугам, — я улыбнулся. Они оба рассмеялись. Они не смущались, что находятся в обществе миллионера, а это было приятно.

— Мир тесен, — покачал головой Жан. — Надолго в наши края, Брюс?

— К сожалению, у меня лишь несколько минут. На этот раз. Но в будущем, если вы не возражаете…

— Не возражаем, — решительно заявила София. — Вы ведь не были в Милане, Брюс?

— Сегодня — впервые.

— Мы с удовольствием покажем вам его. У нас здесь мало знакомых. А вы… — она оглянулась на Жана. — Как будто были здесь всегда. Правда, Жан?

Он согласился.

— София, — я полез в карман и достал ту самую коробочку. — У меня для вас есть подарок. От моего отца.

— От вашего отца? — удивилась София. — Я не думала, что мы знакомы.

Я отхлебнул кофе, чтобы собраться с силами.

— Вы тогда жили в Риме, — начал я. — Помните?

— Мы переехали в Милан, когда мне было четыре, — улыбнулась София. — Но я помню Рим.

— У отца был ювелирный магазин в Риме. Он сам работал там, сам выполнял некоторые заказы. Он запомнил вас. Как-то раз, когда он выставил несколько новых работ, вы зашли в его магазин. Сразу же подбежали к витрине. Вы не смотрели ни на что, кроме одной лишь брошки. Эту брошь он никогда не продавал, хотя за неё предлагали огромные деньги. Отец запомнил вас. Вы смотрели на брошку и были счастливы.

София опустила голову.

— Отец умер два месяца назад, — я вынул из кармана плаща выпуск «Тайм», тот самый, с портретом Софии. — Месяца за полтора до смерти он увидел этот журнал. Сразу же узнал вас. Он сказал, вы точная копия матери, София.

Она кивнула, не поднимая головы.

— Отец оставил мне много распоряжений, — я положил «Тайм» на столик. Подлинный экземпляр, я ничего не «подправлял». Звёздный час Софии. Момент, когда она стала всемирно известным математиком, когда её лицо увидел весь мир. Всемирно известный математик и — дважды чемпионка мира по шахматам. — Он сказал, чтобы я передал это вам, София. Откройте, прошу вас.

Она не сразу протянула руку. Я посмотрел на Жана, ему тоже было не по себе. Видимо, он нечасто видел Софию такой.

Она открыла коробочку, выронила её на столик. Подняла, обеими руками. Долго смотрела внутрь. Вынула, бесконечно осторожно, драгоценную розу. Долго не отводила взгляда, поворачивала, молчала. Резко покачала головой, вытерла слёзы тыльной стороной ладони.

— Он сказал, что никто не восхищался этой брошью так, как вы, в тот день, — закончил я. — Там записка, София. Отец просил передать вам и розу, и записку. Прочтите, пожалуйста.

— Если можно, чуть позже, — голос её не повиновался. — Жан… у нас найдётся, я думаю…

Жан кивнул, поднялся на ноги и быстро вышел из комнаты.

София поднялась на ноги. На её лице по-прежнему было написано, что она не верит в происходящее. Я тоже поднялся. София молча бросилась ко мне, обняла. Как тогда, в поезде… Привстала, прикоснулась губами к щеке.

— Спасибо, Брюс, — шепнула она. И сразу же отстранилась, отошла, вернулась за столик.

И я рискнул. Сосредоточился. И… внёс небольшое изменение. София вздрогнула, прижала ладони к вискам. Я тоже вздрогнул. Она почувствовала!

— Странно, — она повернула брошь тыльной стороной вверх. Той стороной, где располагается клеймо мастера. — Этого не было… Брюс, здесь не было никакой надписи!

Она посмотрела мне в глаза.

Я выдержал её взгляд. Молча кивнул.

— Вы… знаете, что её не было?! — поразилась она.

Я вновь кивнул.

— Я не понимаю… — призналась София. — Надпись здесь, я вижу… но её не было. Точно не было!

Я кивнул в третий раз. Не улыбаясь.

— Кто вы, Брюс? — прошептала она. — Почему мне кажется, что я вас давно знаю?

От ответа меня избавил появившийся Жан. В руке его была бутылка. Шампанское. Я вновь сосредоточился…

— Странно, — Жан оторопел. — Я и не думал, что у нас есть коньяк… София, представляешь — я взял, и не заметил, что…

Он осёкся. София смотрела на бутылку, а на лице её проступало понимание. Она повернула голову, посмотрела мне в глаза. Едва заметно улыбнулась.

— Мне только капельку, — попросил я. — Тысяча извинений, но мне уже пора.

Мы выпили. Жан ещё раз пожал мне руку, и я направился к выходу. София вновь отослала Жана прочь, за каким-то пустяком — и подошла поближе. Я уже стоял на пороге, в плаще и шляпе.

— Брюс, — она опустила голову. — Это чудо. Настоящее чудо. Вы должны вернуться сюда. Обязаны.

— Я вернусь, — кивнул я, — и, если повезёт, не один.

— Доминик, — произнесла она вполголоса. — Её зовут Доминик, верно?

Изловить Доминик оказалось непросто. Никто не знал, где она, хотя все знали: где-то в Париже. В конце концов я решил довериться интуиции. На третьей утро, проходя мимо одного небольшого кафе возле музея Пикассо, я заметил её автомобиль, стального цвета «Foudre» выпуска две тысячи девятого года. Разумеется, стального цвета, какого же ещё?

Я вошёл в кафе. Девять утра; в этот час здешние кафе уже открыты, но пустуют. Она сидела шагах в трёх от входа, за столиком; я вздрогнул — всё та же лёгкая куртка, брюки, шарф в полтора оборота. На столе перед ней стояла чашечка кофе, рядом — стопка газет.

Голос мой осип. Я кашлянул, она не обратила внимания. Бармен вопросительно поднял взгляд, я махнул рукой — всё в порядке.

— Иреанн Доминик де Сант-Альбан? — спросил я. По-галльски, если можно так сказать. С галльским выговором.

Она медленно повернула голову. Сняла тёмные очки. Взглянула мне в лицо, улыбнулась.

— Ирэн-Анна Доминик де Сен-Блан, — поправила она. — Мне знаком ваш голос, мсье…

— Деверо. Брюс Деверо, к вашим услугам.

Она протянула руку, продолжая улыбаться, я поклонился и прикоснулся губами к её ладони. Почувствовал запах жасмина.

— Садитесь, — она указала на соседний стул. — Слушайте, откуда я вас знаю?

Я хотел было ответить, как…

— Мадемуазель де Сен-Блан? Прошу вас, только два слова…

Репортёр. Вбежал с улицы. Камеры стали теперь настолько мелкими, что опознать журналиста можно только по поведению.

Доминик что-то прорычала, не разжимая зубов.

— Ненавижу! — бросила она, глядя на меня. Схватила свои вещи и бросилась, но не улицу, к машине, а на кухню. Улыбающийся бармен распахнул перед нею дверь и захлопнул её перед носом репортёра.