Василий Сахаров - Кубанская Конфедерация

Присев напротив него и глядя в глаза человека, которого узнавал с большим трудом, я спросил:

— Что, родственник, худо было?

— Понимаю, по внешнему виду судишь… — невесело ухмыльнулся он.

— Ну да, для меня это один из признаков того, что дела у тебя плохи и лорд‑протектором всея украинской территории ты не стал.

— Это точно, не стал. И теперь уже никогда не стану.

— Гляжу, дядя Коля, что из ярого оптимиста ты превратился в полнейшего пессимиста.

— Плевать. Устал я от кочевой жизни. Пора на покой. — Наёмник поморщился и, давая мне спокойно перекусить, снова уткнулся в газету.

Ел я не спеша, никуда не торопясь: дела делами, война войной, а домашнюю стряпню следует уважать. Для начала оценил первое блюдо, наваристую ушицу из толстолобика. На второе — жареная картошечка с мясом и, как достойное завершение позднего ужина, большая кружка чая, между прочим, с родной плантации, а к ней в виде дополнения — кусок пирога с фруктами. Эх, и жизнь хороша, и жить хорошо! Настроение моё определённо улучшилось, и теперь можно было переговорить с Буровым более обстоятельно.

Откинувшись на спинку кресла и мелкими глотками попивая горячий чай, я вновь сосредоточился на своём госте:

— Так что у тебя случилось, дядя Коля?

— А ты разве не знаешь, Саня?

— В командировке был, а потому всё, что слышал, — это радионовости, где сказали, что на Украине идут ожесточённые бои. На этом всё.

— Если так, то ты не в курсе последних событий в моей армии.

— Расскажешь, буду в курсе. А нет, так и сам всё узнаю.

— Разбили меня, Саня. В пух и прах моих бойцов разгромили, да так, что я еле ноги унёс. Видишь, — он приподнял обрубок левой руки, — до того довоевался, что в калеку превратился.

— Кара, давай по порядку.

— Можно. — Тесть помедлил и спросил: — Ты ведь помнишь, что ко мне были должны подойти отряды наёмников из Одессы, Николаева и Туретчины?

— Да, помню этот разговор, и про то, что ты всё же выступил летним походом на Харьков, я знаю.

— Всё правильно, помощь ко мне подошла, и я собрал пять с половиной тысяч бойцов, самых лучших, какие только есть, и такой наёмной армии даже против вас не собиралось. В конце весны мы выступили на Артёмовен, впереди — разведка и лучшие следопыты, а за ними — все остальные отряды. Настроение было бодрое, народ подобрался боевой, боеприпасов полно, и с вооружением норма: миномёты, огнемёты и даже химические боеприпасы. Подготовились очень хорошо, а цель всего похода — нанести сектантам как можно больший урон и договориться с ними о перемирии на пять лет. За это время мы смогли бы создать своё вольное государство, и стал бы я самым настоящим лордом. Однако…

— Однако, — я продолжил за него, — победителями оказались они, а не вы.

— Именно, — согласился Кара. — Сатанисты встретили меня в районе Славенска, и не только теми кланами, что на Дебальцево должны были наступать, но и теми, кто против Днепропетровска с Доном работали. Трое сектантов на одного моего бойца, да ещё в лесах, так что нам не помогли ни миномёты, ни химбоеприпасы, ни огненная смесь. Наши отряды на развалинах города зажали и блокировали. Три раза я на прорыв шёл, и каждый раз мои воины несли потери и возвращались на исходные позиции. Дошло до того, что я, Кара, гроза всего Черноморского побережья, сам мира запросил, а в ответ — только полное презрение. Полтора месяца на руинах Славенска сидел, и уже от отчаяния пошёл на прорыв не к Дебальцеву, а на Изюм. Со мной девятьсот головорезов, три десятка вьючных лошадок, пяток миномётов и все оставшиеся боеприпасы. Мы проломились сквозь вражескую оборону, вышли к Изюму, да так удачно, что целый клан накрыли. Сам понимаешь, жалеть я никого не стал и такую резню там устроил, что они её надолго запомнят. Курвы!

Кара замолчал, а я поинтересовался:

— Что за клан?

— Зелёные Ромбы, те самые, которые должны были Луганск задавить.

— И что дальше?

— Ха! — Кара усмехнулся. — Я этим фанатикам такие бега по их территории устроил, какие никогда и нигде не устраивал! Представь себе: зигзагами и всё ближе к Харькову. От Изюма к Петровскому и поворот к Северскому Донцу. Одним броском форсировал реку — и на Савинцы, от них — на Балаклею, а там снова переход через реку и на Первомайский. Эти твари перепугались, что я смогу к Харькову выйти, и всё, что можно, туда перебросили. А я посмотрел на это дело, повернул на юг и в конце августа смог в Дебальцево пробиться.

— Сколько у тебя людей уцелело?

— Двести девяносто три человека из пяти тысяч, которых я в поход повёл, и почти пятьсот бойцов в Дебальцеве.

— Не много.

— Да уж, кровью мои наёмники умылись, но и сектантов мы наваляли прилично. Кстати, они мне прозвище придумали — Мясник.

— А как руку потерял? — Я кивнул на его культю.

— Метательный диск. Чирк! И руку по самый локоть как бритвой срезало. Что самое обидное, это во время последнего прорыва произошло.

— А здесь, в Конфедерации, что делаешь, и вообще какие планы на будущее?

— Хочу в Одессу уехать. Денег немножко есть, на старость хватит. А воевать больше не интересно, был Кара боец, да весь вышел. Сюда приехал с Симаковым повидаться и попросить его, чтобы он остаткам моих отрядов материально помог и оружия подкинул. Ты ведь Остапа‑одессита помнишь?

— Помощника твоего? Помню.

— Вот, он решил за Дебальцево до последнего патрона сражаться. Надеется, что сможет его удержать, и думает, что после тех потерь, что сектанты зимой и летом понесли, на какое‑то время они свой натиск ослабят, а ему удастся привлечь новых бойцов и снова сделать из отряда мощную силу.

— Ну, дай ему боги удачи.

— Да, удача Остапу сейчас не помешает.

Ещё какое‑то время пообщавшись с тестем, который после летней военной кампании на Украине почувствовал, что его молодость и зрелость уже прошли, а старость, наоборот, подступила вплотную, мы разошлись. Кара направился в одну из гостевых комнат, где он остановился со своими супругами, а я, как только встал, почувствовал на себе внимание одного из моих пёсиков. Это как если бы резкое дуновение холодного ветерка по волосам на затылке. Одно мгновение — и всё проходит. Находясь вдалеке, Умный и Лихой общаться со мной не могут, здесь контакт глаза в глаза необходим, но подать сигнал они в состоянии. Думаю, что потомки Лидера, уже прижившиеся у меня дома, желают что‑то сообщить, а коль так, значит, встреча до утра не подождёт.

Скажу сразу: я не собачник и не кошатник. К домашним животным отношусь неплохо, но и только. Были бы у меня на попечении обычные волкодавы, посадил бы их на цепь во дворе. Но потомки Лидера — новый разумный вид, а потому и отношение к ним соответствующее. С самого начала их проживания под крышей моего особняка Умному и Лихому отвели небольшую комнату на первом этаже, убрали из неё всё лишнее и пробили свободный выход во двор.