Роджер Желязны - Этот бессмертный

Я посадил флайер на крышу Геликса, самого большого в Бетти гостиничного комплекса, где Элеонор занимала двухкомнатный номер.

Элеонор приготовила бифштекс, печеные помидоры, пиво — все, что я люблю. Я был сыт, счастлив и засиделся до полуночи, строя планы на будущее. Потом поймал такси и доехал до городской площади, где оставил машину.

Оказавшись там, я решил заодно зайти в Аварийный Центр и узнать, как идут дела. Я вытер ноги, стряхнул воду, повесил плащ и прошел по пустому вестибюлю к лифту.

Лифт был слишком тихий: они не должны еле слышно вздыхать и иметь бесшумные двери. Ничем не нарушив правила, я завернул за злополучный угол к дверям аварийного Центра.

Над такой позой, наверное, с удовольствием поработал бы Роден. Мне еще повезло, что я зашел именно сейчас, а не минут десять позже.

Чак Фулер и Лотти, секретарша Элеонор, практиковали искусственное дыхание изо рта в рот, здесь на диване в маленьком алькове возле дверей. Чак лежал ко мне спиной, Лотти увидела меня через плечо. Ее глаза расширились, и она резко оттолкнула его. Он быстро повернул голову.

— Джастин…

Я кивнул.

— Проходил мимо и решил заглянуть, узнать новости.

— Все… все идет хорошо, — произнес он, вставая. — Глаза в автоматическом режиме, а я вышел… мы… покурить. У Лотти ночное дежурство, и она пришла… пришла посмотреть, не надо ли нам чего-нибудь отпечатать. У нее внезапно закружилась голова, и мы вышли сюда к дивану.

— Да, она выглядит немного… не в своей тарелке, — сказал я. — Нюхательная соль и аспирин в аптечке.

И, обрывая этот щекотливый разговор, я прошел в АЦ, чувствуя себя весьма неловко.

Через несколько минут пришел Чак. Я смотрел на экраны. Положение, кажется, стабилизировалось, хотя все сто тридцать глаз омывал дождь.

— … Джастин, — сказал он, — я не знал о твоем приходе?..

— Нет.

— И не скажешь об этом Цинцин?

— Твоя дополнительная деятельность, — сказал я, — является твоим личным делом. Как друг, советую заниматься этим в другое время и в более подходящем месте. Но вся эта история уже начинает забываться. Я уверен, что через минуту вообще ничего не буду помнить.

— Спасибо, Джастин, — произнес он.

Я кивнул.

— Что нам обещают в Бюро прогнозов?

Он пожал плечами, и я набрал номер.

— Плохо, — я повесил трубку. — Снова дожди.

— Черт побери, — хрипло сказал он и дрожащими руками зажег сигарету. — Эта погода дьявольски действует на нервы.

— Мне тоже. Ладно, побегу, а то сейчас польет. Завтра загляну. Счастливо.

— Спокойной ночи.

Я спустился вниз и вышел, надев плащ. Лотти нигде не было видно.

На полпути домой небо раскололи молнии, и полило как из ведра. Когда я ставил машину в гараж, вода лилась сплошной стеной, а дорогу в переулке освещали постоянные всполохи.

Хорошо дома, в тепле, наблюдать исступленное беснование природы… Апокалипсис…

Я выключил свет и полностью погрузился в бред города под ураганом… Вспышки, пульсирующий свет, ослепительно белые стены домов напротив, невероятно черные тени рядом с белизной подоконников, занавесок, балконов, а наверху плясали живые щупальца адского огня, и, сияя голубым ореолом, плыл глаз. Облака раскололись и светились как геенна огненная. Грохотал и ревел гром, и бело-прозрачный дождь молотил о светлое зеркало дороги. Резохват, трехрогий, уродливый, зеленый и мокрый, выскочил из-за угла через миг после того, как я услышал звук, который приписал грому. Чудовище неслось по курящемуся асфальту, а над ним летел глаз, внося свинцовую лепту в ураганный дождь. Оба исчезли за поворотом. Все события длились какую-то секунду, но за эту секунду решился вопрос, сидевший у меня в голове: кто мог нарисовать подобную картину? Не Эль Греко, не Блейк. Нет. Босх. Вне сомнения, Босх с его кошмарным видением адских улиц. Только он мог изобразить этот момент бури.

Я смотрел в окно до тех пор, пока черное небо не втянуло в себя свои огненные щупальца. Внезапно все сразу погрузилось в полную тьму и остался только дождь.

Воскресенье было днем хаоса.

Горели свечи, горели церкви, тонули люди, по улицам неслись (точнее, плыли) дикие звери, целые дома срывало с фундаментов и швыряло, как бумажки, в лужи. На нас напал великий ветер, и наступило безумие.

Проехать было невозможно, и Элеонор послала за мной флайер. Все рекордно высокие отметки уровня воды были побиты. Наступил разгар самого тяжелого урагана в истории Бетти.

Теперь мы уже не могли остановить разгул стихии. Оставалось лишь помогать там, где мы еще сможем. Я сидел перед экранами и наблюдал.

Лило как из ведра, и лило сплошной стеной, на нас изливались целые плавательные бассейны, озера и реки. Иногда казалось, что на нас льются целые океаны. С запада подул ветер и стал швырять дождь в бок со всей своей ураганной силой. Он начался в полдень и через несколько часов затих, но оставил город разбитым и исковерканным. Уитт лежал на бронзовом боку, дома зияли пустыми рамами, в которые лилась вода, начались перебои с электроэнергией. Один мой глаз показал трех кукольных панду, разрывающих мертвого ребенка. Я убил их через расстояние и дождь. Рядом всхлипывала Элеонор. Срочно требовалась помощь беременной женщине, спасающейся со своей семьей на вершине затопленного холма. Мы пытались пробиться к ней на флайере, но ветер… Я видел пылающие здания и трупы людей и животных. Я видел заваленные автомобили и расщепленные молниями дома. Я видел водопады там, где раньше не было никаких водопадов. Я много стрелял в тот день, и не только по тварям из леса. Шестнадцать моих глаз были подстрелены грабителями. Надеюсь никогда больше не увидеть некоторые из фильмов, которые я тогда заснял.

Когда наступила ночь этого кошмарного воскресенья, а дождь не прекратился, я в третий раз в жизни испытал отчаяние.

Мы с Элеонор были в Аварийном Центре. Только что в восьмой раз погас свет. Остальные сотрудники находились на третьем этаже. Мы сидели в темноте, молча, не двигаясь, не в состоянии что-либо сделать. Даже наблюдать мы не могли, пока не дадут энергию.

Мы говорили.

Сколько это длилось — пять минут или час — не могу с уверенностью сказать. Помню, однако, что я рассказывал о девушке, погребенной на другом мире, чья смерть толкнула меня на бегство. Два перелета — и я уничтожил свою связь со временем. Но столетнее путешествование не заменит века забытья. Нет, время нельзя обмануть холодным сном. Память — мститель времени, и пусть ваши уши будут глухи, глаза слепы, и необъятная бездна ледяного космоса ляжет между вами — память держит все, и никакие увертки не спасут от ее тяжести. И наистрашнейшей ошибкой будет возвращение к безымянной могиле, в не изменившийся и ставший чужим мир, в место, которое было вашим домом. Снова вы будете спасаться бегством, и вы действительно начнете забывать, потому что время все-таки идет. Но взгляните, вы одиноки, вы совершенно одиноки. Тогда впервые в жизни я понял, что такое настоящее отчаяние. Я читал, я работал, я пил, я забывался с женщинами, но наступало утро, а я оставался самим собой и сам с собой. Я метался с одного мира на другой, надеясь, что что-то изменится, изменится к лучшему, но с каждой переменой я все дальше отходил от всего, что знал.