Ирина Ванка - Секториум

От этой мысли Вовка-старший протрезвел и с того момента ни капли не взял в рот. Сначала никто не верил, удивлялись, почему дед выбегает из комнаты, едва заметив на столе банку пива? Со временем секториане поумнели и сами стали прятаться от него во время застолий. Володя шарахался даже от кваса. Гараж с той поры стал зоной повышенной трезвости. В том гараже во время субботника, Алена нашла последнюю бутылку, выпитую сто лет назад, отмыла ее и оставила в назидание новому поколению:

— Скольких Сириус исцелил от этой заразы? — спросила она меня, указывая на бутылку. — Хоть один из бывших алкашей пришел ему спасибо сказать? Я не знаю, как он это сделал… Мне плевать, какие чары использовал, но если Вовка, неблагодарный кретин, не пойдет к нему сам, тогда пойду я. Пойду и попрошу, чтобы отбил ему охоту курить. Пусть мучается.

Не думаю, что Володя ходил к Сириусу с цветами. Не думаю, что он вообще осознал происшедшее, потому что курил Володя по-прежнему много. Курил бесконтрольно и безнаказанно, потому что любил курить. Володя курил днем и ночью, в ванной и в лифте, даже пообедать не мог, чтобы не перекурить между первым и вторым блюдом. Это заканчивалось обычно в кабинете Индера явкой с повинной. Но однажды, осмотрев внутренности пациента сквозь пиджак, Индер пригласил шефа, и сообщил, что если не заменить сердце в ближайшее время, то он снимает с себя ответственность… Вега немедленно дал добро. Мнение Володи при этом никто не спрашивал.

Новое сердце Индер вырастил сам и показал, как оно бьется в контейнере: энергичное, мясистое, с толстыми сосудами, нанизанными на имитатор кровотока. Оно еще больше напугало пациента.

— Я ведь должен малого везти в бассейн, — жаловался он. — Аленку просить совестно. Она такой занятой человек.

— Я отвезу.

— Правда? Тогда погляди, чтоб он вытерся насухо. А то опять высыплет гербес. И голову пускай как следует сушит феном.

— Я сама его вытру и голову высушу, — пообещала я, но Володя на операционный стол не спешил.

— Если вдруг слягу, скажи, дедушка, мол, простыл, но как поправится, сам ему позвонит. А если я чего доброго в ящик сыграю…

Сердитый Индер вышел в коридор, засучив рукава.

— Вот он где! Мы начнем или нет? — спросил он напуганного Володю.

— Так вот, если я тут загнусь ненароком…

— Не загнешься, — сказала я. — В крайнем случае, Индер тебя разогнет, если не уедет в отпуск. Индер, тебе же пока не надоело у нас работать?

— Шевелись, Вова, — сказал Индер немощному дедуле. — У меня кроме тебя дел полно. — И оба скрылись за дверью медицинской комнаты.

Индеру действительно у нас не надоело. Этому факту я затрудняюсь найти объяснение. Разве что, единственное — с появлением Гумы вся рутина свалилась с его плеч и дала возможность заниматься творчеством. Просто Индер, на правах старослужащего, взял на себя руководство вторым сотрудником и руководил им от подъема до отбоя. А если еще точнее, после возвращения Индера из отпуска, в лаборатории воцарилась самая настоящая дедовщина. Гума ни секунды не сидел без дела. Он драил, скоблил, стирал и пылесосил все вокруг. Индер же покидал кресло только ради сложных операций и опытов, которые не мог доверить «салаге». Остальное время он раскладывал пасьянс и предавался углубленному самоанализу.

Гума носился торпедой по модулям, предлагая свои услуги в качестве уборочного комбайна. Он брался поливать цветы, чистить садовые камни и однажды согласился пожарить картошку для Миши, когда я была занята. Он хватался за любую работу лишь бы не попадаться Индеру на глаза. Никто из секториан с той поры слова поперек от Гумы не слышал, и это устроило всех. Патологический энтузиазм этого гуманоида наконец-то был применен в дело. Теперь секториане боялись, что однажды Гума не выдержит и сбежит от нас. Стены в офисе потеряют блеск, и мне придется самой заниматься садом. Но Гума, с присущим ему упорством, продолжал терпеть тяготы бытия. Впрочем, может быть, он не покинул нас только потому, что от Индера не поступало соответствующей директивы.

Незаметно я уснула в офисе, а когда проснулась, был день-деньской. Никто из секториан на работу не торопился. Про Володю известий не было. Сириус, вероятно, спал, и мне пора было последовать его примеру, но из лифта на меня выпрыгнул возбужденный Миша. Выбежал в коридор, огляделся бешеными глазами.

— Ксюха не появлялась?

— Нет, спит еще твоя Ксюха.

— С кем спит? Где спит? — закричал он. — С вечера дома не появлялась. Мать всех подруг обзвонила. Она даже в универ не зашла!

— Она сидела вчера допоздна.

— А потом?..

— Погоди-ка, — вспомнила я, — кажется, Имо собирался везти ее на машине.

Также яростно Миша выпрыгнул из лифта в мой модуль.

— Ты ее отвозил? — долетали до меня нервные реплики из комнаты, где спали ребята. — Когда? Дай ключи от машины! Дай немедленно!

Бряцая ключами, Миша вернулся в лифт, за ним выглянул заспанный Имо.

— Что это с ним? — спросил он.

— Ксения сегодня не ночевала дома, — объяснила я.

Мы помолчали Мише вслед. Имо — даже с подозрительным соучастием.

— Ты ведь отвез ее домой?

— Нет, — сказал Имо.

— Куда же ты ее дел?

— Куда просила.

Он пошел одеваться, а я за ним.

— А куда она просила?

Имо оделся и направился к лифту, на ходу застегивая куртку.

— Имо, куда ты дел Ксю?

— Я отвезу, — ответил Имо.

— Отвези, голубчик, отвези! И машина целее будет и Миша… Да проследи, чтобы он вел себя там прилично, слышишь?

Для верности я перезвонила в машину:

— Миша, что бы там ни было, держи себя в руках! Она все-таки взрослая девушка.

— Кто взрослая девушка? — вспылил Миша. — Соплюха малолетняя, вот она кто! — и снова напустился на Имо. — Ты соображай, что делаешь! Нахрена ты хрен знает куда ее повез?! Она же девочка! Де-во-чка! Она же своих мозгов не имеет! Ей же черт знает что в головенку взбредет!

— Это точно, — согласилась я. — Откуда могут взяться мозги у твоей дочери? Это был бы генетический нонсенс.

— Что-то случилось? — спросил Джон, разбуженный нашей возней.

— Ничего. Спи, сынок. Нормальная утренняя бытовуха.

Зареванная Ксю явилась на работу к обеду. Вошла в компьютерную, скинула плащ, подкрасилась немного за монитором, но работать не стала. Она была слишком зла, чтобы работать. Ей надо было поругаться. С этой целью она явилась предо мной на пороге холла.

— Скажите вашему Борисычу, чтобы оставил меня в покое, — произнесла она. — Я буду выслушивать его нотации только по работе и только в рабочее время. В личной жизни пусть до меня не цепляется, иначе мы расстанемся навсегда.