Алексей Корепанов - Обыкновенная прогулка

Тогда, в тот вечер, только что укатил последний самосвал. Сбросил на деревянный настил жидкую, еще теплую бетонную кашу и полез на холм, подпрыгивая на ухабах. Красные звездочки стоп-сигналов погасли, потом еле заметными искрами возникли на следующем холме, словно шли там двое, куря папиросы.

В свете прожектора они быстро залили бетон в опалубку и разлеглись на телогрейках прямо тут же, на строительных лесах. Руки отдыхали от вибраторов, прожектор погас – и наступила темная тишина. Настоящая тишина, без шума далеких поездов, нечаянных автомобильных гудков, пыхтения речных буксиров. Настоящая тишина, потому что вокруг на десятки километров стояли леса, по реке лишь изредка и только днем ходили водометные суда – по течению быстро, а против течения не очень – и где-то ближе к верховьям до сих пор возвышался над водой огромный камень с плоской верхушкой, на котором, говорили, пил чай сам великий царь Петр.

Эд... Он спустился почти к самой воде и опять, как когда-то, лег на склоне. Только на этом склоне, у этой реки не было одуванчиков, а росла жесткая темно-зеленая трава, и в маленькой песчаной ямке, заботливо прикрытой куском фанеры, прятался родничок с прозрачной и очень холодной водой.

Здесь звезды были чище и ярче, и как-то ближе... Их не могли вспугнуть ни громкие голоса, ни надрыв электрогитар с танцплощадки, ни вопль пожарных машин. Здесь были только он и звезды. Неслышно трепетал живой космос, и опять что-то неуловимо быстро изменилось в мире. Тело тянулось вверх, стремясь коснуться звездной пыли, раствориться в тишине, которая превратилась в тишину космических глубин, шорох леса слился с летящими по Вселенной голосами далеких миров – и он чуть не заплакал от досады, когда оказалось, что цепь не пропала.

И все же уверенность в том, что он сможет, пусть не сейчас, но все равно сможет, еще больше окрепла в нем.

А потом был третий, и четвертый, и пятый раз, и он продолжал верить.

...Неудача. Опять неудача. Он поднялся и побрел по дороге со следами конских копыт назад, к сараю, в котором жили летучие мыши. Потом свернул к соснам и сел на нейтральной земле между полем и лесом, где среди сухой хвои росли невидимые в темноте васильки.

Если прищуриться – от каждой звезды побежит тонкий лучик.

Он прищурился и серебристые нити протянулись между его лицом и небом, и звезды внезапно повлекли его к себе. Мир привычно изменился, превратившись в свое слегка расплывчатое отражение, сместились и задрожали контуры сосен, а звездная паутина опутывала все крепче и крепче. Повинуясь ее натяжению он встал и застыл, приготовившись к самому необычному.

И – свершилось! Не было даже удивления, слишком часто и отчетливо представлял он себе этот миг. Он не чувствовал уже под ногами земли и словно поднимался все выше и выше по тонкой, но очень прочной нити, пронзал пространство, тек по невидимому руслу в черные дали.

Как, оказывается, просто! Надо было давным-давно догадаться прищурить глаза, чтобы звезды повлекли его к себе. Как просто!

Куда исчез земной вечер? Он видел мир словно сквозь тончайшие красные лепестки, трепетавшие перед глазами, мягко касаясь лица. Вот оно – неземное... За лепестками он, прищурившись, рассмотрел призрачное море бледно-красных цветов, парящих в зеленоватой неяркости чужого неба. Вокруг, то здесь, то там вспыхивали багровые шары; они появлялась и исчезали, разбегались кругами, менялись как узоры в калейдоскопе...

Он не удержался, широко раскрыл глаза, хотя почему-то знал, что этого делать нельзя – и бледно-красная долина внезапно потускнела, съежилась и начала растворяться в возникшем словно ниоткуда мраке. Он торопливо нагнулся и сорвал бледно-красный цветок, и пальцы его сжались так, что никакая сила не могла бы вырвать из них тонкий стебель.

И все. Исчезла сказочная долина, глаза закрылись, и к векам прикоснулся сначала мимолетных холод черных пустот, а потом теплый воздух, пропитанный запахом хвои.

– Что вы здесь делаете, милый Эдгар?

Голос звучал ласково и немного встревоженно.

Он вздрогнул и открыл глаза. И разглядел в темноте знакомое платье и бледный овал удивительного лица.

– А вы? – после долгого молчания спросил он, продолжая сжимать тонкий стебель.

– Гуляю. Я люблю здесь гулять.

Он стоял и молчал, и прислушивался к шороху звезд.

– Что с вами, Эдгар?

Он медленно поднял лицо к небу.

– Я только что был среди звезд...

Юдифь затаила дыхание.

– Я был где-то там. Там цветы. Много цветов, ты же знаешь. Т в о и х цветов. До самого горизонта. Смотри...

Он и не заметил, как перешел на «ты», и поднес к ее лицу руку с неземным цветком, и Юдифь, подавшись вперед, вгляделась в то, что сжимали его пальцы.

«Да это же просто василек», – сейчас скажет она. Скажет чуть разочарованно.

– Да это же просто... – начача Юдифь и замолчала, и придвинулась к Эдгару, и пристально посмотрела на него, и перевела взгляд на его раскрытую ладонь – и вдруг нежно погладила по щеке.

Погладила – и отстранилась, и повернулась, и ушла по песчаной дороге со следами копыт, и исчезла в теплой темноте.

Он отпустил тонкий стебель и прошептал, ощущая на щеке мгновенное прикосновение чуть шершавой ладони:

– Юдифь...

Тихо шуршали сосны. Или звезды.

*

Вокруг начало светлеть, и за спиной Эдгара нарастал гул троллейбусов, и стучали по асфальту каблуки, и хлопала дверь магазина.

Он стоял напротив своего отражения в зеркальной витрине гастронома. Отражение кивнуло ему и улыбнулось уголками губ. Эдгар, чуть склонив голову к плечу, рассматривал его, а отражение продолжало едва заметно улыбаться.

Отражение очень походило на того, кого мы условились называть Эдгаром. Оно носило такую же куртку защитного цвета с блестящими застежками, такой же красно-зелено-синий шарф и пребывало без головного убора. Отражение роднило с Эдгаром худощавое лицо, маленькие аккуратные губы, нос, чуточку смахивающий в профиль на утиный, глубоко посаженные карие глаза и скорее темные, чем светлые волосы. К особым приметам Отражения и Эдгара можно отнести следующую деталь: одно веко у них было приспущено чуть ниже другого, только у Отражения эта деталь касалась левого глаза, а у Эдгара правого. И Отражению, и Эдгару было около тридцати, и скорее более, чем менее. На столько они выглядели, таков и был их биологический возраст.

На мгновение Эдгару показалось, что там, в зеркальной витрине, находится не Отражение, а Двойник, который не так давно на комбинате бытовых услуг безучастно разглядывал плечи Юдифи, но он тут же понял, что ошибся. В витрине находилось именно Отражение, и оно приветливо, п о н и м а ю щ е улыбалось, и Эдгару внезапно захотелось пожать ему руку. И выкурить с ним по сигаретке.