Михаил Савеличев - Тигр, тигр, светло горящий !

Одрин бронетранспортер, ее живое платье и неуверенность в глазах подсказали мне, что передо мной просто слабая, нежная и ранимая от рождения женщина, которая очень тщится стать сильной. Может для других это и не является недостатком, может некоторые женщины воспринимают свою слабость как нечто само собой разумеющееся и даже очень привлекательное, так как многие мужчины очень не любят, когда противоположный пол хоть в чем-то равен им или, того хуже, превосходит их, но для Одри это было трагедией.

И она выбрала худший вариант преодоления своей "ущербности" - она стала бороться со своим характером. Все эти путешествия по Европе пешкостопом, посещение третьеразрядного бара в одеянии, стоящем не одно состояние, по приглашению малознакомого мужчины, опухшего от попоек и бессонницы, все это было внешним проявлением, отголоском Великой Борьбы С Самой Собой. Хуже нет этого пути, на нем люди уподобляются, говоря словами Бассе, дубу, несгибаемо противостоящему обильному снегопаду и ломающему свои ветви, не выдерживая тяжести снега, вместо того, чтобы подобно иве уступить, поддаться, стряхнуть тяжесть с гибких ветвей и вновь выпрямиться навстречу новым стихиям.

Бассе мне все-таки ближе.

Я не удивился, если бы оказалось, что моя новая знакомая имеет отношение к спецслужбам или террористам.

Все эти размышления пронеслись в моей голове за доли секунд - думать быстро еще одна полезная привычка, вынесенная мной из прошлой жизни, я понял как надо себя вести и бодро ответил:

- Привет, Одри. Забирайся на стул и я познакомлю тебя с нашим хозяином.

Одри забралась на табурет, нисколько не заботясь о приличиях и сверкая белым и ажурным бельем, протянула ладошку Гедеминасу и представилась:

- Одри, путешественница.

- Гедеминс, трактирщик, - буркнул Гедеминс, трактирщик, пожимая руку девушке. Он вытер стойку, выставил новые стаканы и налил в них "подснежку" 68-го года издания.

- За знакомство, - сказал он и пояснил, - конечно же за счет заведения.

- Можно и за мой, - ответил я, поднимая стакан и пытаясь не плеснуть себе на кожу.

- Понеслись, как говорил мой дедушка, толкая заглохшую машину, засмеялась Одри и выпила дьявольскую настойку не поперхнувшись и не поморщившись.

Мы с уважением посмотрели на ветерана спиртового фронта и бросились вдогонку.

Бар постепенно заполнялся народом и как не ныл Гедеминас о своих убытках, но вскоре все столики оказались занятыми, а у стойки толпился народ, требуя горячительного и закуски. Хозяин извинился перед дамой и ушел обслуживать клиентов - местных бичей, студентов, дальнобойщиков и их подружек.

Народ здесь теперь обретался все более мелкий, неизбалованный достатком и культурой и поэтому на Одри пялились как давеча мы с Гедеминесом, наверное прикидывая, как эту ночную бабочку из столицы занесло к нам и сколько может стоить всего лишь минута с такой королевой.

Женской половине народа такое внимание к разодетой шлюхе не могло не показаться оскорбительным и в атмосфере "Вешнаге" стала стремительно собираться гроза и запахло озоном. Кто-то с кем-то выяснял отношения, утверждая что все мужики - козлы, кому-то залепили пощечину, а мордобой был уже на подходе.

Нет, все-таки нет ничего забавнее и поучительнее, чем наблюдать за провинциальными нравами, это еще древние классики поняли. Что отличает провинцию от метрополии, по моему убеждению, так это потуги первой не отстать от второй. И, как обычно в таких случаях, получается более или менее смешное обезьяничество - таков удел всякого подражательства, плагиата и графоманства.

Местные провинциалы изо всех сил стремились быть сексуальными как парижане, интеллигентами как петербуржцы, раскрепощенными как тайцы, философичными как пекинцы, спокойными как эстонцы и еще черт знает кем как черт знает кто. Но в своих устремлениях они сильно перебарщивали и при каждом удобном случае незаметно для самих себя откатывались на патриархально-провинциальные позиции.

Ну спишь ты с мужиком (и не одним) без венчания, ну ходишь с ним (с ними) по всяким злачным местам, так почему тебя раздражает, что он (они) заглядывается(-ются) на чужую бабу? Давайте будем последовательными до конца, дорогие пони-кобылы! В Париже так себя не ведут!

Одри сидела на стуле, махала изящными ногами, смакуя коктейль, и не обращала внимания на окружающих. Ее "генетикс-флора" медленно изменялась, повинуясь пожеланиям хозяйки и становясь все меньше и все откровеннее, открывая самые соблазнительные места.

Гедеминас и Марюс мелькали в поле нашего зрения, выполняя заказы, сбивая коктейли и подвернувшихся под ноги клиентов и ведя светские беседы со всяким желающим излить душу бармену-проповеднику.

Посетителей сегодня было подозрительно много, что опровергало весь мой рассказ о падении "Вешнаге", но из разговоров я понял, что по метеоусловиям (снег, мороз) были запрещены полеты и вся летная братия по такому замечательному случаю гудела по всему балтийскому побережью.

Через Скандинавию и Прибалтику шел мощный грузовой поток из Американского Союза. Везли кофе, пшеницу, мясо, компьютеры, интеллектронику, туннельные двигатели, деньги, наркотики, собак, джинсы, джин, медведей и прочую дребедень в Плисецк, Байконур и Ашоку, откуда это забрасывалось на высоту 200 километров и распределялось по всему Внеземелью. Евро-Азиатский Когломерат был монополистом в снабжении планет и спутников земными товарами, что в сущности и позволяло ему держать в ежовых рукавицах всю Систему.

Братия решила сегодня повеселиться на славу и поставить на уши хладнокровных прибалтов. Созерцать их веселые рожи и слушать зубодробительные истории про очередную аварию на Северном полюсе и схватку с белым медведем и черно-белыми пингвинами мне не хотелось и я стал высматривать свободный столик. К тому же следовало спешить - пищевые запасы Гедеминаса, по моим оценкам давно уже не приспособленные к такому количеству посетителей, вскоре должны были иссякнуть, а я все еще не угостил Одри хорошим ужином.

Я поймал за рукав спешащего куда-то Гедеминаса и зловещим голосом напомнил:

- За тобой должок, понис. Завтра эта братия сгинет без следа, а я останусь. О постоянных клиентах заботиться надою

- А вон и столик освободился, - весело воскликнула Одри и, наконец-то почувствовав себя неуютно под взглядами пропахших пивом, луком и табаком дальнобойщиков, с большим энтузиазмом сдернула меня со стула (или как он там называется этот неудобный толстенький кругляк, насаженный на двухметровый железный штырь, намертво привинченный к полу, чтобы в пылу дискуссии на послужил весомым аргументом) и потащила через танцующую толпу куда-то в глубь бара, скрытую завесой табачного дыма и винных испарений, сшибая по пути как кегли оборзевших алкоголиков, пытающихся хлопнуть ее по аппетитной попке, и крича кому-то в темноте: