Ирина Камушкина - Искатель. 2009. Выпуск №12

Вика подъезжала к тому месту, на котором год назад произошла авария. Она, зажмурив глаза, нажала на педаль газа и увеличила скорость.

Раздался страшный удар, и что-то неотвратимое придавило ее к спинке кресла. Но за ударом не последовало падения. И ей не было больно. Она была жива и невредима. Вика, подождав мгновение, открыла глаза и, увидев перед собой мощное бетонное ограждение, заплакала. Ее машина не пробила ограду моста и не упала на проходящую внизу пустую трассу. На мосту незадолго до этого были проведены ремонтные работы. Врезавшись в бетонное ограждение, она всего лишь разбила бампер машины, а сама не получила ни царапинки. Сработали подушки безопасности.

На похоронах Ларисин папа поклялся найти насильника. И в конечном итоге нашел. Виктору не удалось отсидеться в тихом месте. Он жил в Воронеже и работал в охране банка. Когда его стали бить, он признался во всем. В том, что ненавидел Лариску и хотел проучить ее. Но он ни слова не сказал ни про Вику, ни про то, как она пыталась нанять его для убийства. Ни про десять тысяч долларов, которые она у себя украла, чтобы заплатить ему. Он до последнего твердил, что его никто не нанимал, что он сам хотел отомстить за Валентина Георгиевича. Тем более это была чистая правда. По крайней мере, так передали Ларисиному отцу его ребята.

Посмертно Валентин Немов получил множество заслуженных наград.

Он жил на пределе своих возможностей и погиб на самом взлете, превратив свою жизнь в изматывающую гонку. И победил. Правда, на короткой дистанции. В его душе был свой собственный бес. Но если бы не этот бес, кто знает — стал бы Немов великолепным актером? Возможно, остался бы просто смазливым красавчиком… Правда, скорее всего, живым и здоровым.

Андрей Пасхин

УХОДЯЩИЕ В ТЕМНОТУ

Самолет остановился у причальной кишки, и пассажиры потянулись к выходу. Неужели это обязательно? Через час все равно возвращаться, а через полтора — взлетать, чтобы пересечь океан. Зачем покидать свое место, толкаться в зале, еще раз проходить контроль?..

— Мистер, пожалуйста, на выход, — наклонился к Виталию стюард. — И ручную кладь, пожалуйста…

Виталий достал из-под сиденья ноутбук, снял с багажной полки рюкзак, в котором не было ничего, кроме смены белья и электробритвы, включил мобильник и нажал кнопку быстрого вызова. Долгие гудки продолжались почти минуту, а затем автоответчик предложил оставить сообщение для абонента «Айша Гилмор».

Странно. Айша обещала, что будет ждать его звонка из Да Гардиа, у нее закончилось ночное дежурство, сейчас она уже переоделась, вышла в холл больницы, села на скамью у пальмы, где они встречались с некоторых пор почти каждый день. Телефон в руке, она ждет звонка… почему не отвечает?

«Оставьте сообщение…»

Он не любил оставлять сообщения. Предпочитал подождать и позвонить еще раз. Может, просто не соединилось, сбой на линии?

В принципе, есть еще время, почти час, за час Айша освободится, если сейчас занята. Может, что-то задержало ее на дежурстве, в больнице случается всякое.

«Начинается посадка на рейс компании «Пан Ам», пи-эй триста восемьдесят шесть, Лансинг — Нью-Йорк — Берн…»

Виталий поставил на транспортер ноутбук и рюкзак, миновал металлоискатель, оставил отпечатки пальцев, позволил себя обнюхать милой псине, прошел в самолет, сел в знакомое кресло у окна, соседа у него не было, самолет летел наполовину пустым.

Перед тем как подчиниться требованию и выключить электронные приборы, он еще раз нажал кнопку вызова и опять не пожелал оставить сообщение. Айша все равно увидит, что он звонил ей… сколько?., да, одиннадцать раз в течение семидесяти минут.

Взвыли двигатели, самолет медленно покатил на стартовую позицию.

«Оставьте сообщение…»

Странно.

Виталий смотрел в окно. Самолет летел над океаном, внизу была темно-синяя, нет, скорее темно-серая, нет, пожалуй, не синяя и не серая, а просто темная, без цветовых определений, поверхность воды, а вверху — светло-синее, нет, пожалуй, фиолетовое, но все равно почему-то светлое небо, будто экран, на котором он рассматривал движущиеся картины, возникавшие то ли в его подсознании, то ли в памяти, то ли в какой-то реальности, которую он воспринимал несуществующими органами чувств и переносил на холст, потому что иначе не мог рассмотреть, осознать, прочувствовать детали, без которых картина была так же пуста, как диск без записи или сосуд, из которого вылили воду, хотя ее там никогда и не было…

Он не спал, конечно. Вспоминал. Хотел, чтобы Дина позвала его, но голова была тяжелая, а спать совсем не хотелось. Обычно Дина приходила, когда он только начинал засыпать, и он просыпался мгновенно, будто от толчка, вскакивал, чтобы записать, ноутбук всегда лежал рядом, нужно было только дать пальцам свободу, и они сами фиксировали его мысль, его видение — жизнь с Диной была странной, невозможной, но совершенно для него необходимой.

Сумел бы он прожить эти восемь лет, если бы Дины не было с ним?

Где они жили? Виталий знал определенно, что этого места нет на карте: он видел то, чего не мог видеть на Земле, ощущал то, чего не мог здесь ощущать, и Дина порой (в последнее время — все чаще) вела себя так, как никогда бы не поступила в той реальности, что закончилась солнечным сентябрьским утром 2002 года.

Ночью, когда он собрал уже рюкзак, попрощался с Айшей по телефону и прилег вздремнуть, пришла Дина, помахала ему рукой, и он пошел к ней через вскопанное поле. Со стороны леса слышны были голоса детей, не нужно было разрешать им ходить так далеко, Виталию было спокойнее, когда Сэмми и Джон находились рядом. Во-обще-то мать должна проявлять больше беспокойства, но у них с Диной всегда было наоборот: она любила риск, неизбежность неизвестного, а он… Он тоже любил делать то, чего никто до него не делал, изучать то, что никто до него не изучал, но не там, где нужно было принимать решения, от которых могла бы зависеть жизнь — его, или Дины, или тем более детей. В науке он готов был рисковать и рисковал — в том числе репутацией, когда опубликовал работу о количественных соотношениях в темном веществе и о влиянии наблюдателя на явления космологического масштаба. В жизни Виталий риска не любил, а с некоторых пор не рисковал принципиально, потому что… Да. Он должен был сам сесть за руль. Должен был…

Не надо, подумал он, догоняя Дину, медленно шедшую вдоль кромки вспаханного поля. Не надо, мы же вместе, почему я сейчас вспоминаю?

Ему никогда не удавались две вещи: не идти за Диной, куда бы она его ни позвала, и не вспоминать ясное солнечное утро 16 сентября 2002 года. Дина села за руль, а он — рядом. Ему нужно было в университет к девяти, в десять начинался семинар у физиков, и Виталий хотел сначала переговорить с докладчиком, доктором Стивеном Галлахером из MITa, о своей статье, вышедшей на прошлой неделе в Physical Review Letters. Машину они купили в июле, права Виталий получил месяцем раньше, ездил аккуратно, с трудом привыкал, это была его первая в жизни машина, и носился он с ней, как с игрушкой, с которой не наигрался в детстве. В детстве у него было много машин, отец покупал — сам, должно быть, в свое время не наигрался, — и они возили по полу грузовики с прицепами, двухэтажные автобусы, подъемные краны, «пожарки» с выдвижными лестницами и, конечно, легковушки.