Полина Копылова - Virago

К королю, невзирая на все немилости, он входил без доклада. Так и сейчас вошел. И сказал поднявшему голову от бумаг дону Фернандо, что некая особа, приближенная к королеве etc., etc... А потом положил фигурку поверх свода последних реляций о делах в мавританском стане. - Вот так-так... - сказал дон Фернандо и замолчал. Племянник ждал. - Чего только не сыщется в старом доме, - сказал дон Фернандо и замолчал снова. Дон Карлос продолжал ждать. Дон Фернандо со всей немалой своей силы саданул кулаком по столешнице, и столешница треснула. - Ваше Высочество, позвольте мне... - начал было дон Карлос... - Молчать! - визгливо оборвал его король. Он тяжело дышал, и взгляд его блуждал от предмета к предмету. Потом он встал к племяннику вплотную. Он был ниже, но шире и крепче. - Что между вами было? - Ничего, Ваше Высочество. Ничего, кроме легкомысленной и забавной игры, которую все... - На распятии клянись, мавританское отродье, что ничего!!! Побледнев, дон Карлос требуемое исполнил. - Сукин сын, - сказал король, отходя, - Ланселот ... - одним коротким прилагательным он выразил то, что думал о Ланселоте, и неожиданно спросил, - ты этой иудейской дочке Маргарите обещал корону? Было? - Не помню, Ваше Высочество. - Не помнишь. Еще б ты помнил, племянничек. А жене своей скажи, - Его Высочество сузил светлые злые глаза, - чтобы на людях больше молчала и улыбалась. И чтобы ни одна юбка к ней близко не подобралась, будь добр, проследи хорошенько. Особливо - маркиза Мойя. Король сказал так, но, когда племянник ушел, задумался. Дон Карлос не из тех, кто без задней мысли желает ближнему добра. Значит, от добра добра ищет. Какого бы? Какого? Отплатить донне Исабель - первое, что приходит на ум. Тут король был не то, чтобы на его стороне, но и не на стороне донны Исабель. Донна Исабель всегда была неоправданно сурова к Карлосу, и суровости этой почти не скрывала. Ему, дону Фернандо не раз приходилось за племянника заступаться. Карлос ему наверняка за это благодарен. Только благодарность его странноватая весьма. Или службу сослужить хочет, милостью заручиться на годы и годы? Иной бы и на смертном одре не признался, что вожделел к супруге сюзерена, и едва ее не добился. Любопытно, случайно ли его английской женушке эта кукла на глаза попалась? Очень может быть, что случайно. Элизабета - чужеземка, местных порядков толком не знает. Подсобляя при королевском одевании, могла по ошибке не в тот ларчик заглянуть. Супруга своего она смерть как любит... Каково-то ей было в королевском ларчике да такое найти? Э, нет. Что-то здесь не так. Донна Элизабета, конечно, дама сметливая и решительная, только не похоже это на нее, при всей ее безмерной любви и ангельском благочестии. Не та у нее любовь, и благочестие не то. Могла она, конечно, дону Карлосу под большим секретом рассказать о том, что видела, а уж он придумал, как это можно заполучить. Служаночек очаровывать - это для него как раз. Так-так, только камерэры у донны Исабель с ранней юности служат... И все они - истые кастильянки. Вряд ли они на такое пойдут за сладкие речи, и тем паче за звонкую монету. А кто еще в ее личные покои вхож? Пажи? Швеи? Кружевницы? И тут дона Фернандо как ожгло. Алессандрина. Больше некому.

Он скорее почувствовал, чем услышал человека у себя за спиной и обернулся стремительно, как хищник. Там стояла донна Исабель, и живое лицо ее было бледнее беленой стены. - Очень кстати пришла, как всегда. Как чувствовала. Она молчала. - Что будем делать, донна Исабель? А? Она молчала. - Это что же получается, моя супруга и королева? Инквизицию мы учредили, священную войну ведем с Божьей помощью не без успеха, поход хотим учинять через Море Мрака, а ты тем временем вожделеешь к моему племяннику, да еще в подобия его булавками тыкала? И ведь не отроковица была, ведь в зрелых летах уже пребывала... Он дал ей осознать всю глубину своего падения, и сам поразмыслил о положении вещей. А положение ничуть не изменилось: она его супруга и королева, он ее любит и почитает, тем паче что до прелюбодеяния она не довела, и раскаялась. Дон Карлос не из тех, что болтают. Алессандрина... О ней можно позаботиться и позже. - Не думайте, донна, что я буду вас порицать. Время уже ушло, и с тех пор вы много раз искупили ваши грехи. Все мы порой искушаемся. Посему давайте забудем о недоразумении, он не достойно долгой памяти, а это, - он брезгливо взял куклу двумя пальцами, - бросим в огонь. Так сказал король, дабы королева ушла от него с легким сердцем. Но мужчина был слишком зол на себя, и его сердце не было легким.

Уныло голосили раненые. Снаружи просветлело - вот-вот - и солнце, взбудораженный воздух был наполнен блеском воды и острым дыханием сырого ветра, летящего по следу торнадо. Ощущаемый в воздухе след далеко расходился с ее дорогой - небрежно залакированная ливнем, цвета охры, она вела к морю, в город, на запад, и казалась безопасной. Однако, стоя на стертом пороге бокового портала, она долго глядела - нет, не на дорогу, а в сторону, на слепую серую завесу, где ей все мстился серый крутящийся столп, и когда поняла, что нет, не мстится - он вправду стоит там, не приближаясь и не удаляясь, кто-то из-за плеча испуганно сказал: "Он за тобой...", и небо сразу подернулось тенью, а блеск воды угас...

ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ.

В КОТОРЫЙ ВСЕ, КАК БУДТО БЫ, ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА КРУГИ СВОЯ.

Мона Алессандрина выбирала золото. Пальцы ее, в этот раз лишенные непременных колец, чтобы удобнее было примерять новые, касались цепей и ожерелий так, словно те были живыми и теплыми. Хотя такие длинные членистые создания, как цепи и ожерелья, даже будь они живые, теплыми быть вряд ли могут... Где вы видали теплую тысяченожку, синьоры? Ох, голова, голова, какие мысли в ней крутятся, когда она раскалывается он боли! Он закрыл глаза. Не помогает, но все же... Будь проклят англичанин! Будь проклята Англия... О-о! И что его понесло к ювелирам именно сегодня?! Перед глазами плыла ненаписанная записка: "Любезная донна! После всех волнений вчерашнего дня я не в силах даже пошевелиться из-за головной боли, которой меня наградил мой английский соперник... Но как только оправлюсь, сразу навещу вас и расскажу новости..." Нет, не "оправлюсь" там было, там было "воскресну". Да какая же разница, если вместо записки он притащился сам, едва не вывалившись по пути из носилок, и, пока ехали к ювелирам, рассказывал о своем разговоре с королем, слушал тихий злорадный смех, и только морщился, когда боль с особой силой впивалась в виски. Ну, неужто она выбрала, наконец? Выбрано было на целое состояние. Он велел склонившемуся хозяину-мараносу прислать за деньгами в его кастильо д'Агилар, даже не взглянув на приобретения. Завтра снова будут сплетни. А хорошо он сделал, что купил ей золото Ла Фермозы... Да когда же уймется эта мигрень?! А Алессандрина непременно залучит его к себе, чтобы примерить украшения и ему в них показаться. В качающемся полумраке носилок он жалобно признался ей, что еле жив от боли, и вряд ли сможет разделить ее радость по поводу чеканного венца с пятью зубцами и семью налобными подвесками, парных запястий и ожерелья из сканых золотых бусин, достигавшего колен, если носить его в один ряд, и пупка, если в два. Она спокойно подняла руки и приложила пальцы к его онемевшим вискам. Прикосновение как будто вытянуло из черепа толику боли; впрочем, он уже так устал носить ее в себе, что чувства могли притупиться. Опустив голову Алессандрине на грудь, он ждал, когда носилки встанут.