Владимир Баканов - Человек, который дружил с электричеством (сборник)

«Таблоид»: «…подобное оружие нельзя оставлять в бесчестных руках. Последний кинофильм этих негодяев показывает, как можно исказить и извратить отдельные, к тому же неправильно понятые события. Ни собственность, ни деловые договоры, ни личная жизнь не могут быть ограждены. Внешнюю политику нельзя будет…»

«Таймс»: «…колонии на нашей стороне… ликвидация империи… бремя белых…»

«Матэн»: «…законное место… возродить гордую Францию…»

«Ничи-Ничи»: «…неопровержимо доказывает божественное происхождение…»

«Детройт джорнэл»: «…под самым нашим носом… зловещей крепости на Ист-Уоррен… под строгим федеральным наблюдением… усовершенствованное нашими опытными инженерами могучее средство в руках учреждений, наблюдающих за исполнением закона… излишние обвинения в адрес политических и деловых кругов… Завтра — разоблачение…»

«Оссерваторе романо»: «…Совет кардиналов… с минуты на минуту должно последовать заявление…»

Джексоновский «Стар Клерион»: «…в надежных руках докажет всю ошибочность расового равенства…»

Конечно, из газет мы могли почерпнуть только самое поверхностное и одностороннее представление о ситуации. Однако солдаты — тоже люди, комнату убирает горничная, а обед приносят официанты. И кажется, мы все-таки знаем правду о том, что происходит.

На улицах и в частных домах собираются люди, два общества ветеранов изгнали свое руководство, семь губернаторов подали в отставку, три сенатора и с десяток членов палаты представителей удалились от дел «по состоянию здоровья», и настроение в стране самое тревожное. Ходят слухи, что конгресс спешно проводит поправку к конституции, запрещающую использование таких аппаратов частными лицами и какими бы то ни было организациями, кроме тех, которым будет выдано разрешение федерального правительства. Говорят также, что по всей стране готовится марш на Вашингтон с требованием довести до конца наш процесс и установить, насколько верны предъявленные нам обвинения. По общему мнению, все газеты, радио и телевидение взяты под контроль ФБР и армией. Отовсюду в конгресс шлют петиции и требования, по они редко попадают по адресу.

Как-то горничная сказала:

— Тут, наверное, места не хватит для писем и телеграмм, адресованных вам! Ну, и многим бы хотелось добраться сюда, чтобы с вами поговорить. Только ничего у них не выйдет — все здание битком набито военной полицией, — закончила она угрюмо.

Майк посмотрел на меня, и я, откашлявшись, спросил:

— А что вы думаете об этом?

Она ловко перевернула и взбила подушку.

— Я видела вашу последнюю картину до того, как ее запретили. Я все ваши картины видела. После работы я смотрела по телевизору ваш процесс. Я слышала, как вы им ответили. Я так и не вышла замуж, потому что мой жених не вернулся из Бирмы. Вы лучше его спросите, что он думает… — Она кивнула в сторону часового, совсем молодого парня, в обязанности которого входило следить, чтобы она с нами не разговаривала. — Вы его спросите, хочет он, чтобы какие-нибудь негодяи заставили его стрелять в другого такого же беднягу, как он сам… Послушайте, что он скажет, а потом спросите меня, хочу ли я, чтобы на меня сбросили бомбу только потому, что кому-то тут хочется заграбастать больше, чем у него уже есть.

На следующей неделе газеты вышли с гигантскими заголовками:

«ЧУДОДЕЙСТВЕННЫЙ ЛУЧ — СОБСТВЕННОСТЬ США»

«ПОПРАВКА К КОНСТИТУЦИИ ЖДЕТ УТВЕРЖДЕНИЯ»

«ЛАВЬЯДА И ЛЕФКО ОСВОБОЖДЕНЫ»

Нас действительно освободили. Спасибо Бронсону. Но в газетах вряд ли сообщили, что нас тут же снова арестовали — «в интересах вашей собственной безопасности», как нам объяснили. И, я думаю, из этого места заключения мы выйдем только ногами вперед.

Нам не дают газет, запрещают переписку и содержат в полной изоляции. Нет, нас не выпустят. Они рассчитывают, что нас нечего опасаться, раз мы отрезаны от внешнего мира и лишены возможности построить новый аппарат. А когда шум уляжется и мы будем забыты, нас можно будет надежно упрятать под двумя метрами земли. Ну, другой аппарат мы построить не можем. Но так ли уж мы отрезаны от остального мира?

Взвесь ситуацию — казалось бы, с появлением нашего аппарата война становится невозможной. Если у каждой страны, у каждого человека будет такой аппарат, все будут равно защищены. Но если он будет принадлежать одной какой-то стране, то остальные не смирятся с этим. Может быть, мы действовали неправильно. Но, бог свидетель, мы сделали все, что могли, чтобы помешать человечеству попасть в эту ловушку.

Сейчас изобретение Майка в руках армии, и сам Майк в руках армии. Времени остается немного. Один из часовых передаст тебе эти записки — и надеюсь, вовремя.

Много времени назад мы дали тебе ключ и выразили надежду, что никогда не попросим тебя им воспользоваться. Но теперь пришло время пустить его в ход. Это ключ от одного из сейфов Детройтского банка. В сейфе лежат письма. Отправь их по адресу — только не все сразу и не из одного и того же места. Они адресованы людям во всем мире — людям, которых мы знаем, которых хорошо проверили, умным, честным и способным воплотить в жизнь план, который мы им посылаем.

Но поторопись — в любую минуту кому-нибудь может прийти в голову, что у нас где-то спрятан второй аппарат. Второго аппарата нет. Было бы глупо его строить. Но если какой-нибудь сообразительный молодой лейтенант получит аппарат в свое распоряжение на срок, достаточный, чтобы проследить наши прошлые действия, он обнаружит этот сейф с планами и письмами, готовыми для отправки. Теперь ты видишь, почему нужно торопиться. Поторопись, Джо!

Клиффорд Саймак

СПОКОЙНОЙ НОЧИ, МИСТЕР ДЖЕЙМС

К нему стала возвращаться память.

Он снова вступал в жизнь из небытия.

Он вдохнул запах земли и ночи и услышал шепот листвы на насыпи. Легкий ветерок, шелестевший листьями, коснулся его своими мягкими нежными пальцами, словно проверяя, не сломаны ли у него кости и нет ли синяков и ссадин.

Он присел, уперся руками в землю, пытаясь сохранить равновесие, и стал вглядываться в темноту.

Его зовут Хендерсон Джеймс. Он человек, и он сидит где-то на планете, которая называется Земля. Ему тридцать шесть лет. Он известен в своем кругу и неплохо обеспечен. Он живет в родительском доме на Саммит-авеню. Вполне приличный район, хотя и утративший за последние двадцать лет часть своей фешенебельности.

По дороге на насыпи проехала машина, заскрипев шинами по асфальту. На мгновение ее фары осветили верхушки деревьев. Вдалеке, приглушенный расстоянием, захныкал клаксон. Где-то тоскливо лаяла собака.