Дэниел Галуи - Пришельцы - среди нас

Звук шагов по коридору подействовал на него, как ушат холодной воды: он понял, что возвращается медсестра, которая воспрепятствует его попытке самоубийства. И снова на него накатила волна галлюцинаций. Комната поплыла у него перед глазами. Из последних сил он преодолел оставшееся расстояние и рывком выбросил непослушное тело в окно.

Грегсон не догадывался, что его палата находится на первом этаже. Поэтому он приземлился целым и невредимым в невообразимых зарослях какого-то дикого кустарника.

В следующий раз сознание вернулось к нему уже зимой. Через то же окно он увидел, как колышутся на сильном ветру голые ветки заснеженного дерева. В глубине двора высилась громада недавно пристроенного крыла муниципального Института изоляции имени Монро.

— Грег, — раздался чей-то мягкий, еле слышный среди криков голос.

Он повернул голову и увидел Элен, которая сидела рядом, пытаясь скрыть свое беспокойство. Само ее присутствие здесь, уверенная манера держаться, ее здоровый вид были своего рода насмешкой над тем жалким состоянием, в котором он пребывал.

— Ты выкарабкаешься, Грег! — сказала она, трогая его за плечо.

Но он отстранился, смущаясь своей худобы.

— Мы тебя ждем, — сказала Элен. — И Билл тоже верит в тебя. Он убежден, что у тебя все будет хорошо.

Он хотел ответить, но неожиданно для себя обнаружил, что в результате многомесячных криков напрочь лишился голоса. И тут же забился в конвульсиях. Он закрыл глаза, тело его напряглось, пытаясь оказать приступу сопротивление, чтобы Элен ничего не заметила. Но резкие звуки все же вырвались из его горла, он скорчился, словно жидкий огонь растекся по его жилам.

Грегсон вновь погрузился в фантасмагорический мир. Но все же он осознавал присутствие Элен, хотя и совершенно абстрактно. И вновь произошла полная потеря зрения и слуха. Глаза продолжали оставаться закрытыми, а уши улавливали лишь панические выкрики «одержимых».

Неожиданно что-то огромное и невообразимо ужасное заполонило внутренний мир Грегсона, принеся с собой ощущение жуткой тревоги, но в то же время и волну облегчения; Он понял, что ему сделали подкожную инъекцию, и был за это очень благодарен.

В начале февраля он провел целых три часа в полном сознании, не испытывая приступов болезни. А двадцать пятого и двадцать седьмого февраля ему удалось сохранять рассудок на протяжении целой ночи.

В начале марта мозг не испытывал кошмара болезни в течение всего дня, но в конце месяца сильнейший приступ не выпускал его из своих когтей целых трое суток.

Когда он пришел в себя, в его палате появился лечащий врач и спросил:

— Не желаете ли поменять декорации?

Грегсон, не понимая, уставился на него.

— Вам уже можно покинуть наше отделение, — пояснил врач.

— Но, — попытался возразить Грегсон, — я не чувствую, что вылечился окончательно.

— Окончательного излечения и быть не может. Возвращение к нормальной жизни зависит от вашей способности усилием воли бороться с приступами. Вы такую способность проявили в полной мере. Мы уже давно практически прекратили делать вам уколы. Вы справляетесь с приступами болезни благодаря своему мужеству.

Новая палата была значительно меньшего размера. Через широкие окна можно было видеть новые пристройки к Институту. По-весеннему зеленели поля. Никто вокруг не кричал. Не делали никаких уколов. Каждый пациент боролся в одиночку со случайными приступами, но никто не издавал при этом ни звука.

Грегсон знал, что большинство «одержимых», даже излечившись, заканчивают жизнь самоубийством, стоит лишь прекратить прием успокоительных средств. Но зачем же тогда жить, чтобы делать бесконечные усилия для контроля над собой во время череды новых и новых приступов болезни?

Неожиданно, уже в начале июня, его выписали из клиники.

Элен ожидала его у канцелярии и помогла ему сесть в машину. Лишь только он уселся, машина рванула с места и они направились на юг, на ранчо Форсайта.

На протяжении всей поездки радость освобождения из клиники омрачалась боязнью, что приступ накатит на него в присутствии Элен.

На ферме Форсайт помог Грегсону выйти из машины и войти в дом. Элен пошла на кухню сварить кофе, а он рухнул в кресло, обессиленный поездкой и всеми событиями сегодняшнего дня.

— Я совершенно не знаю, что произошло в мире за это время, — сказал он печально. — За два года моей полной изоляции, должно быть, случилось немало всякого.

— Мы поможем тебе адаптироваться, — успокоил его Форсайт.

— В Институте нам ничего не сообщали. Новостей, наверное, целое море?

— Да, хватает, но всему свое время.

— А как там валориане?

— У-у! Мы с ними покончили, почти со всеми. По крайней мере, беспокойства они нам уже не доставляют. На это понадобился почти год. Несколько небольших групп осталось, но стоит им высунуться хоть самую малость, как их тут же прихлопывают.

Элен вернулась с дымящимся кофейником и чашками. Когда она помешивала кофе Грегсона, ложечка дрожала в ее руке.

— Кроме того, — продолжал Билл, — меняется экономическая ситуация. Хотя наши ресурсы здорово истощились в борьбе с валорианами, Комитет безопасности разработал новый проект, который…

Элен прикрыла дяде рот ладонью и мягко сказала:

— Не думаю, что Грегу необходимо сейчас стараться узнать сразу обо всех мировых проблемах.

— Я как раз хотел рассказать о приятных вещах.

— Какое-то новое исследование? — спросил Грегсон, стараясь говорить безразлично.

— Об «одержимых».

Грегсон еще глубже втиснулся в кресло.

Элен понимала, что сейчас нужно избегать любого напоминания о болезни, но не знала, как незаметно напомнить об этом дяде.

— Комитет считает, — энергично продолжал Билл, — что болезнь является не органическим поражением, а результатом чего-то, происходящего в том районе космоса, через который проходит теперь наша Солнечная система. Что-то вроде солнечной радиации, которая поражает мозг.

На лбу Грегсона выступили капельки пота.

— Билл, — вмешалась Элен, — кажется, я оставила на плите второй кофейник;

— А? Что? Все понял! — улыбаясь, он вышел, убежденный, что молодой паре необходимо побыть наедине.

Но Грегсон уже не слышал их разговора: он находился на грани нового приступа.

Элен встала на колени рядом с креслом и взяла руки Грегсона в свои.

— Все будет хорошо, как раньше, дорогой, — успокаивала она. — Будет даже намного лучше.

Он перевел глаза на ее лицо, выражавшее надежду, и к нему снова вернулось мужество, позволившее подавить приближающийся приступ.