Герберт Циргибель - Параллели

В довершение ко всему, вместо колен у меня были локти, в шее появилось колено, а между правым ухом и подбородком выставился палец.

Альдебараниты оживленно дебатировали, не должны ли они решиться на последний эксперимент, и спрашивали о моем мнении. Однако я не в состоянии был отвечать, так как мой рот нашел свое новое место на спине, на которой я весьма неловко лежал, потому что под лопатками торчали мои худые пятки.

Поэтому я только кивнул угрюмо головой, высовывавшейся из засученного рукава пиджака.

После последнего снигания — уже и не знаю, было это под- или надсниганием — я спешно собрал свои пожитки и собрался удирать. Моя голова снова находилась между плечами, руки, ноги, уши, рот, пальцы — все снова было на месте.

Что мне палец ноги, торчащий посреди лица! Меня ждало худшее! При очередном снигании мой вечно урчащий желудок мог поменяться с моим уже ненужным мозгом, что мне обеспечило бы пожизненную мигрень. Или мои волосы разместились бы между пальцами ног, где я больше всего чувствителен к щекотке, — да я и часа не прожил бы тогда!

После небольшой тренировки я бы научился бегать с носом на ноге, чтобы не заработать хроническое кровотечение, а менять ежедневно носки доставило бы не столь уж много затруднений.

Когда я проходил сквозь паспортное бюро и отдел виз, я слышал, как альдебараниг, который в начале моего отпуска первым меня встретил, приветствовал только что прибывшего крионида:

— О, дорогой гость! Сердечное добро пожаловать! Мы горды приветствовать у себя представителя вашего чудесного, неподражаемо прекрасного рода. Окажите же нам честь…

Я быстро отвернулся. Нет, то сравнение с «галактическими мадьярами» было оскорблением для действительно гостеприимных и искренних венгров, у которых я гарантированно провел бы свой следующий отпуск с самодельным вином и свежими булками.

Туда удобно долететь на самолете.

Никаких снигании и струтения.

Никаких хрустальных миров.

Правда, одно я должен был еще уладить на Альдебаране. Я купил моему соседу Реджинальду, неисправимому холостяку, альдебаранского домашнего робота. Должен же он тоже что-нибудь иметь от моего отпуска.

Когда спустя пять месяцев я вернулся после косметической операции и снова гордо нес свой шишковатый нос по нашему переулку, я проходил мимо двери Реджинальда,

Отчаянные стоны моего соседа вызвали у меня лукавую улыбку. Грубый неестественный голос перекрывал его стенание комплиментами. «О, все пересиливающее солнце человеческого духа, если бы я нижайше смел просить тебя приподнять твою совершенную ногу с твоего с богатым вкусом сделанного ковра, чтобы я веником, который твое универсальное предвидение выбрало с поразительной точностью из многообразия предлагаемых очистительных приборов…»

Кстати, Реджинальд больше не бывает у меня, к большому удовлетворению моего сиамского кота, снова переполненного чувством собственного достоинства.

Иоганна Браун, Гюнтер Браун

ОШИБКА ХУДОЖНИКА В ГАРМОНОПОЛИСЕ

Сначала следует рассказать о нравственном шоке, потрясшем жителей Гармонополиса, когда они обнаружили опустошенными мясные и колбасные прилавки в торговом центре на Одеонплац. При этом электронное табло показывало графу «наполнены», но из ларей было похищено все их содержимое. Свидетельством похищения остались несколько обглоданных костей, лежавших перед ними на плиточном полу. Проверка электроники показала ее исправность, в цепи поставок от изготовителя мясопродуктов до холодильных шкафов не обнаружилось ни одного пробела.

Вот уже 172 года в городе не совершалось ни одного преступления, даже мелкого. Поэтому стало обычаем держать и ночью двери торгового центра открытыми, как и вообще все двери.

На общественных собраниях был поднят вопрос, нужно ли с этого момента держать двери на запоре. Это было единодушно отклонено, несмотря на риск, что похититель, использовавший доверие горожан, снова воспользуется открытыми дверями. Подробно обсуждалось, не позволяет ли случившееся говорить о каком-либо дефекте психики у разбойника. Психолог доктор Гермштедт так обосновывал эту точку зрения: есть реликты сознания, которые внезапно прорываются, словно из темной глубины, о которой даже сам преступник может не подозревать. С каждым может случиться, что неожиданно ночью эти его дремлющие на дне реликты выступят на поверхность. Но как только они становятся известными, с ними можно совладать.

Все без исключения граждане захотели подвергнуться исследованиям на глубинные реликты. Д-р Гермштедт указал на то, что научными методами анализа наличие глубинных реликтов не может быть с достоверностью доказано.

Поэтому горожанам ничего другого не оставалось, как надеяться, что этим единственным ограблением мясных прилавков глубинное влечение удовольствуется. Д-р Гермштедт сказал, что, по его представлениям, которые он, правда, почерпнул из книг, подобная преступная склонность тяготеет к повторению. Однако он тоже был за то, чтобы двери оставались открытыми, в том числе и двери торгового центра на Одеонплац.

Несколько ночей прошли спокойно, пока в ночь с воскресенья на понедельник мясной киоск в магазине на Одеонплац снова не был очищен, и снова перед ним валялись на плитках колбасная кожура и кости.

На этот раз шок был продолжительнее. Подумать только, мы прожили почти два столетия без преступлений, я тут одним махом все сметено. Волнение ощущалось во всем городе. Поезда электрической монорельсовой дороги, соединявшей дом с домом, нарушали все сроки отправления, потому что пассажиры за спорами и дискуссиями забывали позаботиться о включении. Всякий, кто приезжал в этот город, удивлялся многочисленным людским группам, стоявшим повсюду, на площадях и перед домами, а также нервным жестам и озабоченным лицам говоривших. В ресторанах посетители стаями набивались в летние сады, забывая про еду и напитки, в школах учащиеся больше не сидели перед обучающими компьютерами, а теснились по углам.

Свет в домах теперь гасился очень поздно, беседки для влюбленных в парках опустели.

То и дело всплывал вопрос, не надо ли запереть все дома, однако горожане заявляли, что к этому они никогда не смогли бы привыкнуть. Замкнуть что-то означает запереть самого себя. Это было бы равносильно умышленному членовредительству.

Легковозбудимые люди, особенно юношеского возраста, заявляли с вызовом, что скорее убили бы себя, чем заперли бы что-либо от других.

Старшие, напротив, не хотели ничего запирать из привычки. Мы всегда держали открытыми наши квартиры, и мы будем поступать и дальше так, даже если у нас украдут все.