Песах Амнуэль - Взрыв

По дороге он просмотрел доклад, остановившись на последней странице. Оказывается, Крафт уже взял след. Его личные информаторы, один из которых был соответствующим образом обработан людьми Сьюарда, дали репортеру курс на Сакраменто (Карсон-Сити не упоминался — пусть Крафт поищет), и тот уже вылетел на запад.

Поиск самого Кирмана не продвинулся, хотя радиус действия групп довели до пятидесяти миль. На базе Шеррард эксперты продолжают работать. С мышью тоже происходили странности — ее не нашли, но базе то и дело вспыхивали очаги безосновательного ужаса. В шесть утра с поста у электростанции бежала охрана, в шесть тридцать в панике разбежался персонал столовой и так далее.

В Белом доме Сьюарда ждали. Шагая по ворсистому ковру, заглушавшему звуки, Сьюард неожиданно выудил из подсознания ту фразу, которая не давала ему покоя. Он остановился и даже чертыхнулся вслух. Если бы это было возможно, он вернулся бы в Лэнгли, прервал все линии поиска и повел расследование иначе. Главное — остановить Крафта. Не приведи Бог, если это будет в газетах. «Власть над планетой», — сказал вчера генерал Вудворт. Черт бы побрал Тинсли, которая, конечно, обо всем знала! Кирман поставил опыт на себе. Что-то с антивирусом рака, по-видимому. Что? Что, черт побери?

Кирман пришел в себя, едва над пустыней взошло солнце. Встал и пошел. Утро было прекрасное, и вся живность, какая только могла водиться в этой части континента, вылезла из нор и сновала по камням и песку, между редких кактусов. Это мелькание, суета сначала мешали Кирману, замечавшему все на расстоянии до сотни футов, а потом он как-то сразу научился отсекать лишнее, не замечать даже ящериц. Он мог видеть все, но сейчас это было ему не нужно. Кирман шел на юго-восток.

База там. Бет проснулась, Жизнь только начинается. В

сидит перед зеркалом, на душе сущности, я сейчас подобен

у нее тяжело, сейчас опять младенцу, но, вместо того,

явится майор и продолжит чтобы заняться изучением

допрос. Бимбо сбежала ночью, своего тела, решаю совсем

и ее не смогли поймать. другую задачу. Для чего я?

Почему я так точно чувствую, Прежде мне не приходилось

о чем думает Бет? А Бет — думать о смысле жизни так

поймет ли она, если я с ней упорно. Сейчас это самое

заговорю? Бет! Слушай и важное. Такими, как я,

запоминай! Пойди к Рихтеру должны стать все люди.

и скажи, что хочешь написать То, что произошло, — не

все, что знаешь о «Зените». просто удача эксперимента.

Начни с начала, пиши Это закономерный шаг в

подробно, и главное — эволюции человека. Взрыв

растяни работу до вечера. Все. эволюции. Уверен ли я,

Она поняла. Она напряжена, что наряду с анатомическими

застыла перед зеркалом, у нее изменениями у всех людей

жар, какая-то волна восторга. произойдут и психические?

Господи, неужели она так Почему я, возродившись,

меня любит?.. стал другим?

В сознание вторглась чужая мысль, и Кирман остановился. Приближалось массивное, неумолимое, секунду спустя Кирман понял, что по камням грохочет обычный «додж» дорожной полиции, в машине не меньше трех человек, и ищут они его, Кирмана. В небе тоже возникла тревога, чуть выше горизонта появился вертолет — до него было мили две, не меньше, и летел он не сюда, но следом за ним параллельным курсом летел второй, и раз уж так пошло дело, то район будет прочесан за какие-нибудь четверть часа. Скрыться здесь негде, пещер поблизости нет.

Ну и хорошо, подумал он. Мысли слились воедино, впрочем, что подсознательно он продолжал размышлять о многих проблемах сразу. Страха не было, не возникало и предощущения возможной трагедии. Пустыня скоро кончится, неожиданно подумал он. Еще минут десять быстрой ходьбы, и появится федеральное шоссе номер 50. Шоссе расположено южнее, нужно идти туда. Но это означает — выйти на открытое пространство, которое отлично просматривается с воздуха, а вертолеты приближаются. Ну и что? Разве это опасно? Сейчас Кирман больше доверял своим новым ощущениям, нежели логике, которая все еще бунтовала, неспособная примирить старые возможности его тела и духа с новыми.

Он заставил себя выйти на открытое пространство. С вертолета его сразу заметили, машина зависла над головой, но на довольно большой высоте, опускаться пилот почему-то не спешил.

Секунду спустя Кирман понял, о чем думает летчик. Собственно, он ни о чем не думал. Пилот смотрел на Кирмана сверху и жевал резинку. Но у сидевшего рядом с ним мужчины были сомнения, поскольку одежда Кирмана превратилась в лохмотья, да и внешность не вполне соответствовала портрету. Мужчина раздумывал, брать ли беглеца самому или посоветоваться с центром.

Прежде чем он успел сказать хоть слово в микрофон, Кирман принял решение. Оно было, вообще говоря, бредовым, но ничего иного, как ему почему-то показалось, он был не в состоянии сделать. Кирман решил притвориться эхинокактусом. Идея выглядела очень привлекательно. Он даже развеселился, будто предстоял ему ярмарочный балаган, а не борьба за жизнь.

Ну-ка, подумал он, посмотрим, кто кого. Он увидел себя глазами человека в вертолете. Увидел, как этот тип внизу, в пустыне, вдруг исчез. Он не мог исчезнуть, куда можно исчезнуть с поверхности огромного стола? Но среди кактусов никого не было. Не было, и все тут. Человек в вертолете показал пилоту, что нужно опуститься ниже, и пилот выполнил маневр, но тип, похожий на Кирмана, не появился. Более того, человек в вертолете поймал себя на мысли, что не понимает, для чего заставил пилота снизиться. Показалось что-то? Нет, вроде ничего не показалось. Он махнул пилоту — летим дальше. Пилот повиновался не без удивления, он-то ясно видел оборванца. Но в его обязанности поиск Кирмана не входил, он не знал всех данных, приказали лететь — он летел.

Машина удалилась на запад. Кирман шел, беззвучно смеясь. Он не помнил, чтобы за последние годы ему было так весело. Он начал понимать себя.

Хорошо будет жить на земле тем людям, что придут вслед за ним. Они не могут не придти, физически такие же совершенные, как он. Он будет среди них, новых, одним из равных.

Только равным среди равных и имеет смысл жить на свете. Стать выше других — значит унизить. Стать ниже — унизиться самому. И то и другое противно человеческой натуре.

А разве не противно человеческой натуре то, что он намерен выполнить в ближайшие часы? Разве не противно натуре тайное проникновение на базу, где прожил пять лет, в лабораторию, где пять лет проработал над совершенно бесчеловечным проектом уничтожения целых народов? Разве мог он гарантировать, что генетическая бомба, будучи создана, не окажется сразу пущенной в дело? Даже он, создатель, смог бы только через десятки лет понять по газетным сообщениям, что бомба была когда-то взорвана: «умерли от рака», «меланома», «саркома»… И что бы он сделал тогда, поняв? Повесился? Проклял весь мир?