Борис Зубков - Самозванец Стамп (сборник)

Вынув кольцо бусинок из бочки, Флот просто мимоходом заметил, что оно даже не мокрое, ни одна капелька воды не пристала к нему. Войдя в хижину и осторожно положив ожерелье на ящик из-под муки, Флот занялся тем, что заботит любого охотника, вернувшегося домой. Он решил обозреть добычу, подсчитать трофеи и поразмыслить над их стоимостью. Бусинок оказалось сто одиннадцать. Они были нанизаны на… Они ни на что не были нанизаны. Их ничто не скрепляло! Бусинки не имели дырочек или петель, однако, ухватившись за одну из них, можно было поднять все ожерелье. Они будто липли друг к другу и тут же легко отделялись одна от другой. Флот без труда смешал все бусинки в одну мерцающую матовым переливом кучку и вышел за хворостом.

Когда он вернулся, бусинки вновь лежали на ящике аккуратным сверкающим кольцом.

Флот припомнил все затруднительные обстоятельства, в которые когда-либо попадал. Затем стал соображать, что бы сделал в таком случае Си-ук-суок-ти, знаток лесной жизни. В результате размышлений он обругал себя старым дурнем, который не мог сообразить, что все это ему показалось и что он вовсе не смешивал бусинки в кучу, перед тем как пойти за хворостом. Старый охотник не знал, что такое «чувственный опыт» или «гносеологический эксперимент», но, будучи стихийным материалистом, сделал единственно правильный шаг — выкинул с ожерельем хитрый трюк, долженствующий развеять все его сомнения. Он растащил бусины по всей хижине, тщательно пересчитывая их. Сорок бусин он засунул в вещевой мешок из плотной парусины, висевший над изголовьем его постели, пятьдесят шесть круглых зернышек положил на дно банки из-под патоки, а оставшиеся пятнадцать завернул в старую бобровую шкурку, служившую ему чем-то вроде чехла на подушку.

Хворост лежал перед очагом, дымоход не дымил, и следовало покончить с утренними треволнениями, занявшись приготовлением завтрака. Пока кипела вода для кофе, Флот настругал ножом от медвежьего окорока сала на сковородку и бросил туда пригоршню оставшихся с вечера вареных бобов. Ароматный запах кофе и поджаренного сала распространился по хижине.

Все время, пока готовился завтрак, Флот поглядывал в сторону ящика из-под муки. Разумеется, на шероховатых досках ничего не появлялось.

Поставив сковородку на стол и засыпав кофе, Флот вышел из хижины. Его оловянная кружка проветривалась на солнышке, так как за время пятидневной охоты у Синего каньона в ней заплесневели остатки кофейной гущи.

Взяв кружку и задумчиво понюхав ее оловянное нутро, Флот переступил порог хижины, нацелившись взором на ящик из-под муки. Вдруг все начнется сначала? Но на ящике ничего не было. Облегченно вздохнув, он подошел к столу… Рядом со сковородкой лежал правильный круг блестящих бусин. Непостижимым образом они сумели ускользнуть из завязанного мешка, из плотно закупоренной банки и спокойно расположиться на столе, будто здесь было их постоянное место со дня сотворения мира.

Флот содрогнулся. Его затошнило, голову сжал плотный обруч. Подняв руки, он уставился на свои растопыренные пальцы. Руки чуть заметно дрожали, но Флот силился разглядеть не эту знобкую дрожь, он искал следы ран, язв, ожогов — всего, что могли оставить прикосновения к холодным, сверкающим шарикам. Руки были в порядке…

Со вздохом, похожим на стон, Флот опустился на постель, стараясь собраться с мыслями. Сбежать из хижины он не мог. Никто еще не пересекал зимой Синий каньон. И даже если бы ценой отмороженных легких, бросив на произвол судьбы и медведей расставленные капканы, собрав в кулак все духовные и физические силы, он добрался бы до Пальмирхауза, к чему это привело бы? О чем рассказал бы он горожанам? О том, что пригоршня белых горошин согнала его с насиженного места и заставила проделать путь, превосходящий по тяжести все ранее хоженные им пути? За такие россказни здравомыслящие джентльмены упрячут его в федеральный приют для безумных. Проще выбросить ожерелье в прорубь. Но Флот не только чувствовал, он знал, но из этого ничего не выйдет. Теперь он не отвяжется так просто от ожерелья, или, вернее, теперь оно не отвяжется от него.

Ему пришла в голову мысль, что неплохо устроить что-то вроде засады. От такой мысли белые горошины стали казаться ему хитрыми маленькими зверюшками, белыми жуками, образующими во что бы то ни стало некий магический круг, необходимый для их существования так же, как весенние драки оленьих самцов необходимы для продления их рода. Сравнение с жуками и оленями успокоило душу Флота, и он занялся бобами и кофе, но завтракал все же на постели, положив на колени крышку от мучного ящика. Расположиться рядом с жемчугом, возле стола он не решился…

Так они прожили этот день: Флот — старательно обходя стол с бусами, бусы — хозяйски заняв этот стол. Весь день мысль о засаде обрастала деталями, приобретая цепкость настоящей охотничьей западни.

Вечером Флот зарядил «Хиквайстер», удобно положил его стволы на спинку стула, примерился, не разрушит ли чего ценного пуля в случае промаха. Затем поставил новую целую свечу на стол, концом стволов перемешал бусинки и решил, что, если хоть одна из этих проклятых зверюшек стронется с места, он выстрелит в нее и будь что будет…

Прошел час, два, кучка бело-розовых шариков не шевелилась. На каждом шарике сверкала яркая точка и жалила своим сверканием немигающие глаза Флота. Потом точки превратились в маленькие огненные звездочки с лучистыми концами. Звездочки шевелили концами, образуя паутину сверкающих нитей. Паутина обволакивала сознание, дурманила голову, все поплыло куда-то… Флот крепко спал, бессильно уронив руки, «Хиквайстер» валялся на полу…

Проснулся он лишь тогда, когда в окно ударило по-зимнему холодное солнце. Свеча на столе догорела до конца, вокруг нее расплылась лужица стеарина. Рядом лежало ровное, точеное кольцо из гладких розовых жемчужин. Флот почувствовал, как что-то раздирает его смятенную душу. Ему захотелось завыть дико и протяжно, как воет койот, сунувшийся с зимней голодухи в медвежий капкан. Флот однажды пристрелил такого беднягу — мощные клыки капкана отрубили койоту передние лапы. Собрав остатки самообладания, Флот ударился головой о косяк двери, и боль удара отрезвила его.

Связался с жемчугами! Ты что, собираешься обратить эти горошины в звонкую монету и приобрести кабак в Пальмирхаузе? Тебе, видно, захотелось до конца дней своих обтирать тряпкой латунный прилавок, разукрашенный липкими кружками от винных стаканов, и вместо лесных запахов вдыхать аромат сальных лохмотьев городских пьянчуг? Нет, Флот, у тебя другая тропинка, и, будь добр, тащись по ней, пока не свалишься йод обрыв с твоим «Хиквайстером» в руке. Да и судя по всему — это не жемчуг, а какое-то таинственное семя…