Михаил Кривич - Женский портрет в три четверти

А почему я, собственно, решил, что у нее хрустальный голос?

Вам не сбить меня с истинного пути, дражайший кандидат, и если полчище амазонок в три четверти явится в комнату фотографа Могилевского, я буду по-прежнему любить Олю.

Зачем ты себе это говоришь, неврастеник?

Картинка, которую мы увидели после портрета, была знакома всем, кроме Оли. Московский дворик, небогатая усадьба, но не сегодняшняя, залатанная, коммунальная, потускневшая, а та, что была с самого начала,- недавно покрашенная желтым по свежей штукатурке, с робкой лепниной по фронтону, со ставнями в первом этаже и булыжником у крыльца. По булыжнику только что проехала коляска, остановилась у подъезда, из нее вышла немолодая дама в сером блестящем платье, стянутом широким поясом, и быстро вошла в дом, а коляска сразу уехала, и серый камень не успел еще впитать в себя шум колес, выкрик извозчика и запах разгоряченной лошади, а женщина, чуть отодвинув занавеску, из окна прихожей глядит вслед коляске, наверное, потому, что это навсегда или надолго, так надолго, что все равно навсегда.

Сентиментальный болван. Поэт хренов. Дом как дом, и улица пустынна, мало ли всяких домов на белом свете.

Так-то оно так, но вот что за штука: фотография-то откуда?

Разве были уже тогда Ньепсы и Дагеры? Кто ставил треногу с камерой напротив желтого особняка, чтобы запечатлеть одинединственный момент бытия? Для кого, для чего, зачем?

Да никто, ни для чего. Это же белковые структуры уважаемого коллеги, размытые пятна на пленке, которые, случайным образом сочетаясь по трое, дают картину...

Могилевский заправил свой межконтинентальный увеличитель очередным набором картинок, профессор поднял вверх руку, призывая нас быть особо внимательными, на этот сигнал отчего-то приплелся из корзинки О'Бумба и улегся рядом с увеличителем, пристально глядя желтыми глазами на светлое пятно под объективом. Появилось изображение. О'Бумба облизнулся, закрыл глаза и притворился спящим. Он увидел то, что хотел увидеть, и теперь мог спать.

Могучий пес, рыжий с белым, лохматый, добродушный, любимец публики, непривередливый и спокойный, пес, которого не боятся даже малые дети и от которого не убегают даже пугливые кошки, пес-защитник, а не пес-охранник. Но не Бернар! Что-то общее с Бериаром у него, конечно, было,- вот этот белый пушистый ошейник, и слегка печальное выражение морды, и манера держать эту самую морду немного склоненной к правому плечу... Однако это были разные звери, мы не всегда различаем чужих зверей одной и той же породы, для нас они на одно лицо, но хозяин их не спутает ни за что, ведь близкое всегда индивидуально, и хотя я знал Бернара всего несколько часов, я сразу понял, что на снимке не он, а кто-то, очень на него похожий.

Возле этого, на него похожего, сидел, обернув вокруг лап полосатый хвост, серый кот, ужасно знакомый, ужасно симпатичный, но не О'Бумба.

- Это не О'Бумба,- сказал Кравчук.

- А это не Бернар,- добавил сэр Уильям.

- Но вы знаете, кто? - спросила Оля.

- Нет.

- Случайное сходство?

- Задав этот вопрос, дорогая леди, вы показали нам, что знаете на него ответ. Нет, не случайное сходство.

- Те тоже были похожи на Бернара и О'Бумбу? - спросил Миша Кравчук.

- Да, но и они были несколько другими. Не такими, как эти.

Разницу легко уловить, но трудно передать словами. Наверное, это смог бы сделать профессионально наш друг Константин, но в тот момент его не было рядом со мной, а сейчас, полагаю, излишне объяснять то, что можно увидеть своими глазами.

- Бывают тонкие оттенки изображения, которые просто невозможно передать словами,- сообщил обществу Могилевский.-Что-то такое в выражении глаз, да мало ли в чем. Но я понимаю вас, профессор, и если тогда вы действительно увидели такое, то потом могли не раз ошибиться в поисках прототипа. Всякий профессиональный фотограф скажет вам, как размыто едва ли не все, что кажется незыблемым. Снимаешь дважды с интервалом в секунду дерево в безветренный день и получаешь разные снимки!

Про друзей грех думать дурное, но, по-моему, они морочили голову лично мне.

- Хватит,- сказал я.- Карты на стол. О каком сходстве речь? С кем сходство? Чей прототип? Когда тогда?

- Милый,- произнесла Оля тем тоном, которым врачи говорят с ослабленными детьми,- сэр Уильям имел в виду, что очень похож-ло картинку он видел раньше, давным-давно, правда, я не знаю, как он ее получил, но, думаю, тоже из каких-то белков, верно, профессор? - и потом он искал прототип и нашел Бернара с О'Бумбой, они ужасно похожи на зверей с той картинки, и с этой тоже, но все-таки другие, потому что никто и ничто не повторяется в точности, верно, Саша? - ни звери, ни люди, ни события, ни ты, ни я.

- Оля,- произнес Бризкок торжественно и вынул вновь из кармана огромный платок. Я был уверен, что он разрыдается, но он просто высморкался.- Вы сказали все так правильно, что я готов пересмотреть свое твердое убеждение, что женщинам не место в настоящей науке.

Слушать такие комплименты своей жене, я подчеркиваю, именно такие, а не какие-нибудь другие, очень приятно, но если бы профессор проявил последовательность до конца, как подобает истинному ученому, он просто обязан был упомянуть в своей тираде меня, ибо движущей силой Олиного умозаключения было мое непонимание. Кем были бы умные без дураков?

Это не к тому, что я дурак, а к тому, что Оля умная.

- Следующий слайд,- произнес Миша Кравчук тоном докладчика. Ему ужасно не терпелось посмотреть, что будет на следующей картинке. Вдвоем с Бризкоком они совершили очередную перестановку слайдов, и Могилевский показал нам новое изображение.

Прежде чем рассказать вам, что мы увидели на этот раз, хочу заметить, что кандидат наук Кравчук, начиная с сего момента, опять стал что-то черкать в своем дармовом глянцевом блокноте дармовой же авторучкой, противно цокая при этом и качая головой вверх-вниз, будто все идет по его замыслу и составленному им расписанию.

- Угу,- произнес Кравчук, разглядывая картинку.

- Что "угу"? - поинтересовался я, может быть, не столь вежливо, как того требовали обстоятельства.

- Все,- неопределенно ответил Миша.- Было три проекции, теперь четвертая.

Он что, думает, будто я умею считать только до трех? Сам знаю, что четвертая. И впереди будут еще две, потому что из трех слайдов, если их перекладывать по-разному, можно набрать шесть сочетаний.

- А потом будут и пятая, и шестая,- высказался я как можно увереннее.Это понятно и школьнику. А что на них - такая же невнятица, как здесь?

Кандидат молчал, Бризкок молчал, Могилевский молчал, даже Оля молчала.

Потом, когда мы ехали домой, она сказала мне, что молчала потому, что очень меня любит и боится обидеть случайно вырвавшимся словом. А почему молчали остальные, спросил я. Они тоже меня любят? Оля промолчала и на этот раз, но теперь я уже знал почему.