Морис Ренар - Доктор Лерн, полубог

— Автомобили, дядя.

— Ну да: автомобили. — И его немецкий акцент придавал этому слову, и без того малоподвижному, какую-то полноту, тяжесть, неподвижность собора.

Мы шли бок о бок к сараю. Бесспорно, дядя, скрепя сердце, решив примириться с моим вторжением, был мило настроен. Тем не менее, чем дольше держалось его хорошее настроение, тем больше оно меня злило. Мои нескромные планы находили в моих глазах меньше оправданий. Может быть, я совершенно отказался бы от них, если бы не влечение к Эмме, которое толкало меня поступать назло ее деспотическому тюремщику. А кроме того, был ли он искренен? И не для того ли, чтобы побудить меня сдержать данное слово, он сказал мне, подходя к импровизированному гаражу:

— Николай, я много думал о тебе. Я пришел к заключению, что ты, на самом деле, мог бы принести пользу впоследствии, поэтому я хочу узнать тебя покороче. Раз ты собираешься пробыть здесь несколько дней, мы будем часто беседовать. По утрам я мало занят, мы будем проводить время вместе, будем гулять пешком или выезжать в твоей коляске и будем знакомиться друг с другом. Но не забывай того, что ты обещал.

Я молча кивнул головой. — В конце концов, — думал я.

— у него, действительно, такой вид, точно он собирается на днях опубликовать во всеобщее сведение полученные им результаты его работ. Отчего цели не быть хорошей, даже если пути, ведущие к ней, не совсем хороши? Наверное, он только их и хочет скрыть, пока не добьется результата: он рассчитывает, что блеск открытия оправдает варварство приемов, которыми он добился его, и заставит общество простить ему их… Лишь бы только конечный результат оправдал результаты и его способы не открылись раньше времени. А с другой стороны, может быть, и в самом деле Лерн боится конкуренции? Отчего же не допустить этого?

Все это я передумал в то время, как перелил в резервуар моей милой машины жестянку эссенции, которая, по счастливой случайности, оказалась у меня в запасе.

Лерн сел рядом со мной. Он указал мне прямую дорогу, проложенную вдоль одного из утесов ущелья, замысловато скрытую ложными поперечными дорожками. Сначала я удивился, что дядя открыл мне этот сокращенный путь, но, взвесив все обстоятельства, я подумал, что ведь этим самым он указывает мне, как мне скорее уехать от него. А разве это не было его самым заветным желанием!

Милейший дядюшка! Нужно же было, чтобы он вел такой замкнутый и поглощенный занятиями образ жизни, чтобы проявить такое трогательное невежество в области автомобилизма. Положим, все ученые проявляют такое же отношение ко всему, что прямо не касается узкой сферы их науки. Мой физиолог был младенцем в области механики. Хорошо еще, если он хоть подозревал о принципах этого послушного, гибкого, бесшумного и быстрого способа передвижения, которым он восторгался.

На опушке леса он сказал:

— Остановимся здесь, пожалуйста. Ты объяснишь мне, в чем дело. Машина чудесная. Дальше этого места я не хожу. А я старый маньяк. Ты, если захочешь, потом поедешь дальше один.

Я начал объяснения, демонстрируя машину. При этом я заметил, что сирена пострадала очень незначительно и что поправить ее можно было в мгновение ока. Два винтика и кусок железной проволоки вернули ей ее оглушающее могущество. Лерн, слушая ее, проявлял признаки наивного восторга. Я стал продолжать свою лекцию, и дядя, по мере того как я говорил, слушал с все более возрастающим вниманием.

И в самом деле, моторы вполне заслуживают того, чтобы ими серьезно интересовались. Если в течение трех последних лет моторы сами по себе мало изменились в своих существенных составных частях и в элементарной структуре, то приспособленность составных частей значительно пошла вперед, а материал стал распределяться более целесообразно. Для постройки, например, моей машины, весь груз которой заключался в запасных баках с эссенцией, не было употреблено ни кусочка дерева. Моя 8о-тисильная машина представляла собой роскошную и точную мастерскую для выработки поглощения пространства, построенную целиком из меди, стали, никеля и алюминия. Великое изобретение нашей эпохи было к ней применено; я говорю о том, что она покоилась не на четырех пневматиках, а на рессорных колесах, удивительно эластичных. Сегодня это кажется обыденным явлением, но год тому назад косяки моих колесных ободов возбуждали всеобщее изумление.

Но самым замечательным в моей машине было, на мой взгляд, то усовершенствование, которого строители автомобилей добились настолько постепенно, что никто не заметил, как оно со дня на день все больше завоевывает право гражданства; а именно: автоматизм.

Первая «коляска без лошадей» была загромождена рычагами, педалями, рукоятками и воланами, необходимыми, чтобы управлять ею; кранами и аппаратами для смазывания, без которых мотор не мог работать. Но с каждым новым поколением автомобилей, они все больше и больше упрощались. Мало-помалу исчезли все рукоятки, требовавшие постоянного и многообразного вмешательства человека. В наши дни органы автомобиля сделались автоматичными и механизм регулируется механизмом. Теперь шофер, в сущности говоря, кормчий: раз машина пущена в ход, она сама влечет себя вперед; разбуженная, она снова заснет только по приказанию. Словом, как заметил Лерн, современный автомобиль обладает всеми свойствами спинного мозга: инстинктом и рефлексами. В нем происходят произвольные движения наряду с движениями, вызванными разумом проводника, который становится, так сказать, мозгом автомобиля. Из этого центра идут распоряжения желаемого маневрирования, которые передаются по металлическим нервам — стальным мускулам.

— Впрочем, — добавил мой дядя, — сходство между этой коляской и позвоночным животным потрясающее.

Тут Лерн вступал в свою сферу; я насторожился. Он продолжал:

— Мы уже нашли нервную и мускульную систему — их представляют рычаги управления, передачи и ускорения.

Но, Николай, разве шасси не уподобляется костяному скелету человека, к которому болты прикрепляются так же, как сухожилия… Жизненная сила — кровь, это — бензин, который циркулирует по медным артериям… Карбюратор дышит — это легкое: вместо того, чтобы вводить воздух в кровь, он распыляет эссенцию, вот и все… Эта крышка похожа на грудную клетку, в которой ритмично бьется сердце… Наши сочленения так же помещаются в жидкости, как и машинные в масле… А вот и защищенные крышкой-кожей резервуары, так же голодающие и насыщающиеся, как желудок… Вот фосфоресцирующие, как у диких зверей, глаза-фонари, пока еще не обладающие даром зрения; вот голос: сирена; вот выводная трубка, которую я не хочу ни с чем сравнивать, щадя твою скромность… Словом, твоей машине недостает только мозга, роль которого исполняет по временам твой, чтобы сделаться большим, глухим, бесчувственным и бесплодным зверем, без вкуса и обоняния.