Джон Кристофер - Огненный бассейн. Сборник фантастических романов

Забота о больных и раздача подарков были в обычае знатных леди. Когда была жива жена сэра Джеффри леди Мэй, она тоже так поступала в Верноне; одно из моих первых воспоминаний — я получаю от нее большое красное яблоко и сахарную свинку. Что же касается графини, то, насколько я могу судить, щедрость и забота о других были не просто выполнением обязанности, но сущностью ее натуры. Она была очень добра, и страдания другого существа — человека и животного — причиняли ей боль. Жена фермера месяц назад обожгла ноги. Сейчас она уже совсем поправилась, но графиня должна была убедиться в этом. На ферме ей рассказали о трех пойманных мальчишках, двое из них глухонемые, причем один болен. И она немедленно начала о нас заботиться.

С ней оказалась порядочная компания. Девять или десять леди и три рыцаря сопровождали графиню. Были также оруженосцы и конюхи. Бинпола и Генри посадили перед конюхами, но меня взял один из рыцарей и привязал к себе поясом, чтобы я не упал. Я ничего не помню об этой поездке, оно и к лучшему. До замка было больше десяти миль, и большая часть пути проходила по неровной местности.

Девушка, склонившаяся надо мной, когда я очнулся, была дочерью графини Элоизой.

Замок де ла Тур Роже стоит на холме у слияния двух рек. Он очень древний, но старые его части перестроены, а другие добавлены в разное время. Сама башня, наверное, новая, потому что сложена из красного камня, который нигде поблизости не встречается. В ней находятся комнаты семьи графа, там устроили и меня…

Башня стоит отдельно от других сооружений, выходя бойницами на реку и равнину. Поблизости теснятся другие здания: кухни, склады, помещения для слуг, псарни, конюшни, кузница — все необходимое для хозяйства. Апартаменты рыцарей в прекрасно содержащихся и украшенных домах, хотя в это время там жили только трое холостых рыцарей, остальные жили в своих поместьях поблизости от замка.

Часть рыцарских комнат была отдана оруженосцам. Это были мальчишки, которые обучались военному искусству, и Генри с Бинполом по приказу графини поместили среди них. Они быстро поняли, что опасности немедленно подвергнуться надеванию шапок нет, и решили выждать и посмотреть, как будут развиваться события дальше.

Все время я пролежал без сознания. Позже мне сказали, что я четыре дня не приходил в себя. Я помню незнакомые лица, особенно темноглазое лицо под голубым тюрбаном, которое становилось все более знакомым. Но только через неделю я окончательно пришел в себя. У моей постели сидела графиня, чуть поодаль стояла Элоиза.

Графиня улыбнулась и спросила:

— Тебе лучше?

Я должен выполнить решение… конечно. Я не должен разговаривать. Я ведь глухонемой. Как Генри. Где Генри? Глаза мои обежали комнату. Ветерок раздувал занавеси у высокого окна. Снаружи слышались голоса и звон металла.

— Уилл, — сказала графиня, — ты был очень болен, но тебе лучше. Тебе нужно только окрепнуть.

Я не должен говорить… Но она… она назвала меня по имени. И говорила по-английски.

Она снова улыбнулась.

— Мы знаем тайну. Твои друзья здоровы, Генри и Жан-Поль — Бинпол, как вы его называете.

Больше не было смысла притворяться. Я спросил:

— Они вам рассказали?

— В бреду невозможно следить за своим языком. Ты твердо решил не говорить и громко сказал об этом. По-английски.

Я со стыдом отвернул голову. Графиня сказала:

— Это не имеет значения. Уилл, посмотри на меня.

Голос ее, мягкий, но сильный, заставил меня повернуть голову, и я впервые рассмотрел ее по-настоящему. Лицо ее, слишком длинное, чтобы быть прекрасным, было добрым и мягким, она улыбалась. Волосы черные, чуть тронутые белизной, локонами падали на плечи, серебряные линии шапки виднелись над высоким лбом. Глаза были большие и честные.

— Я могу повидаться с ними?

— Конечно, Элоиза позовет их.

Нас троих оставили наедине. Я сказал:

— Я выдал нас. Ничего не смог сделать.

— Ты не виноват, — ответил Генри, — как ты себя чувствуешь?

— Неплохо. Что они собираются делать с нами?

— Ничего, насколько нам известно. — Он кивком указал на Бинпола. — Он знает больше меня.

Бинпол сказал:

— Они не похожи на горожан или жителей деревень. Те могли бы позвать треножников, эти — нет. Они считают, что для мальчиков хорошо уходить из дома. Их собственные сыновья тоже отсутствуют.

Я все еще чувствовал неловкость.

— Тогда они могут нам помочь, — сказал я.

Бинпол покачал головой, солнечный свет блеснул в линзах перед его глазами.

— Нет. Ведь в конце концов на них шапки. У них другие обычаи, но и они послушны треножникам. Они тоже рабы. Хотя и хорошо к нам относятся, но знать наши планы они не должны.

Я с новой тревогой сказал:

— Если я разговаривал… Я мог сказать что-нибудь о Белых горах.

Бинпол пожал плечами.

— Если даже так, они приняли это за бред. Они ничего не подозревают, считают, что мы убежали из дома, вы двое — из земли за морем. Генри взял у тебя карту. Мы ее спрятали.

Я напряженно думал.

— Тогда вы вдвоем должны бежать, пока это возможно.

— Нет. Потребуется несколько недель, чтобы ты был способен продолжать путь.

— Но вы можете уйти. Я пойду за вами, когда буду в состоянии. Карту я помню хорошо.

Генри обратился к Бинполу:

— Может, это и не так плохо.

Бинпол возразил:

— Нет. Если мы уйдем вдвоем, оставив его, они удивятся. Начнут нас искать. У них есть лошади, и они любят охоту. Поохотятся на нас после оленей и лис.

— Что же ты предлагаешь? — спросил Генри. Я видел, что Бинпол не убедил его. — Если мы останемся, на нас наденут шапки.

— Поэтому-то пока и лучше остаться, — был ответ Бинпола. — Я разговаривал с рабочими и парнями. Через несколько недель будет турнир.

— Турнир?

— Он происходит дважды в году: весной и летом. Пиры, игры, соревнования и борьба рыцарей. Турнир продолжается пять дней, но потом — день надевания шапок.

— И если мы тогда еще будем здесь… — проговорил Генри.

— На нас наденут шапки. Верно. Но нам не обязательно быть здесь. Ты к тому времени окрепнешь, Уилл. А во время турнира всегда большая суматоха. Мы уйдем, а нас целый день, а может, два-три никто не хватится. К тому же у них будет интересное занятие в замке, и им не захочется нас искать.

— Значит, до того времени, ты считаешь, нам ничего не нужно делать? — спросил Генри.

— Это разумно.

Я видел, что это так. Это также освобождало меня от перспективы, о которой я думал с ужасом, — от перспективы остаться одному. Я сказал, стараясь, чтобы голос мой не дрожал: