Алексей Иванов - Охота на большую медведицу

А в шлюзе «Большой Медведицы» уже таились шаги людей, о которых Катарсис и думать забыл. Аравиль Разарвидзе, оставив Лалу в тамбуре катера, крался в рубку.

Катарсис сел в кресло, посидел в размышлении и включил шлюзование, дав обратный счет расстыковке. В иллюминатор видно было, как расходились лепестки ангарных створок, и свет звезд заливал ангар. А в следующий миг все взорвалось бешеным блеском и искрами, приборная панель прыгнула в глаза, и Катарсис потерял сознание.

Аравиль Разарвидзе отбросил железяку, которой ударил робота по голове. Робот лежал лицом на пульте, и в черепе у него зияла дыра. Аравиль, развернув кресло, вывалял Катарсиса на пол и бросился за Лалой. «Большая Медведица» выходила в космос.

— Теперь это наш катер! — шептал Аравиль, целуя Лалу. — Любимая моя, бесценная моя, теперь нам не страшны пираты!..

— Пираты! — закричала Милора, ткнув пальцем в стекло.

Дети уставились в иллюминатор. Вслед за катером Аравиля Разарвидзе из ангара выплывала и пиратская «Большая Медведица».

— Туда! — сам себе сказал Даниил.

Три катера стягивались к одной точке пространства.

— Дети увидели Катарсиса, — сказал маэстро Бомбару, когда «Аввакум-2» пошел на разворот.

Катарсис очнулся — это в голове при толчке слиплись контакты — и почувствовал, что его куда-то тащат. Глаза робота были разбиты и слепы.

Аравиль Разарвидзе, поднатужившись, перевалил тело Катарсиса через бортик утиль-камеры. Робот ударился о днище и понял, что сейчас его выбросят в космос.

Аравиль дернул рычаг,

— Что там? — спросил Артем очень тихо, и его никто не услышал.

Дети сидели за пультом и глядели в иллюминатор, как путник смотрит на тучу в ожидании ливня.

Андраковский тоже видел, как Катарсис выпал через мусорный люк. Но он не мог понять, почему робот не улетает прочь от катера, который через пять минут будет взорван.

Аравиль, забыв о детях и пиратах, вновь целовал Лалу.

А Катарсис вслепую цеплялся за корпус катера, и душа у него кричала. Сейчас маэстро нажмет кнопку, и «Большая Медведица» станет гробом на двоих. Ноги у Катарсиса парализовало, но руки еще действовали, и, прижимаясь локтевыми магнитами к шершавому, потрепанному корпусу, Катарсис полз по катеру к светящемуся выпуклому стеклу рубки, где его распластанный силуэт будет виден маэстро — и маэстро не станет стрелять. Катарсис полз медленно, страшно медленно, и глаза его были двумя пробоинами в черепе. В разладившемся механизме робота лопались и плавились какие-то провода, искрили контакты и схемы одевались ореолами плывущих токов. Катарсис направил всю свою волю на то, чтобы удержать скачущее сознание, чтобы не прервать свое движение, иначе тому глупому, вспыльчивому землянину и его преданной девушке грозит гибель.

Взгляды пятерых были как нити, на которых марионеткой висел и корчился робот.

Пальцы маэстро лежали на клавише, и ракеты напрягли стальные клювы и мышцы. Маэстро никак не мог понять, почему Катарсис ползет по катеру, ведь уже пора, уже пора стрелять!

А лицо Бомбара вдруг смялось в жуткой муке, и непослушные челюсти, неверный, неумелый язык тянули из горла слова. На Семи Крестах в лаборатории Граненого Меридиана Бомбар был клонирован немым, он молчал все свои 164 года, но теперь слова выдавливались наружу.

— Не надо!.. — простонал Бомбар.

Маэстро скосил на него огромные, затянутые дымом глаза, в которых непостижимыми изломами отразилась какая-то мысль, и вдавил клавишу в панель пульта.

Ракеты пронзили пустоту и ударили в лоб «Большой Медведице».

Катер на миг окутало пламя, и тут же оно исчезло.

Катарсис, растопырив руки, летел в пустоте, как кленовый лист.

Рубка пиратского катера была расколота пополам.

Все долго-долго смотрели на эту широкую, черную трещину.

А Лала и Аравиль Разарвидзе ничего не успели понять.

Все глядели на черную трещину в крышке рубки, пока из нее медленно-медленно не выплыли два белых, ледяных трупа.

Маэстро Андраковский беззвучно завизжал, царапая пульт ногтями.

Два трупа плыли в невесомых волнах Вселенной, тонули, купались в стылых, прозрачных струях мерцающего звездного света, как бакены на трудном фарватере.

На очень трудном.