Михаил Тырин - Заговор обреченных

– Это специальные кумулятивные бумеранги, – сказал я. – Они разгоняются до ста метров в секунду, проламывают фанеру и взрываются внутри.

– О, в те времена танки делали из фанеры?!

– Да. Из фанеры и сосновой рейки...

Полковник отложил шлем и начал копаться в каком-то приборе, извлеченном из ящика под скамейкой. Я наблюдал, как дрожат его дряблые прыщавые щечки и как блестит слюна в уголках рта.

– Вы здорово говорите по-русски, – снова сказал я.

– Я много времени провел у вас. Я видел даже русско-эфиопский фронт в 1920 году.

– Это потрясающе... – пробормотал я. – Почему ж я его не видел?

– Что?

– Я говорю, иностранцы тут тоже есть?

– В каком смысле? – почему-то насторожился он.

– Ну... Иностранцы – члены других обществ нашей планеты.

– Нет, – он покачал головой. – Нам не нужно проблем с языковым барьером. Здесь только вы.

– За что такая честь?

– Большая территория, много людей. Сильных, смелых людей. Именно таких, как нам нужно.

– Слазили бы в Америку. Там целые стада бездельников-негров, прохожих грабят и наркотики продают, не знают, чем заняться.

– В Америку? Это ведь такой препарат, который открыл Элвис...

– Да, знаю. Это еще и такой континент. Там тоже много народа.

– Нет-нет, нам больше никуда не надо. У вас больше неурядиц, больше гибнет людей. И про них долго никто не вспоминает. Про тебя подумают, что тело унесло море, и всем будет плевать.

У меня испортилось настроение, и я сердито замолчал. В принципе он был прав. Жаль, в ялике не на что было смотреть, кроме физиономии Контролера. Но я выдержал дорогу и ни разу больше с ним не заговорил.

Наконец ялик проскрежетал брюхом по земле и остановился. В кормовой части открылись лепестки-двери. Я вылез, щурясь от дневного света, и... остолбенел.

Сначала мне показалось, что мираж кончился и я опять дома. За спиной тускло отсвечивало пасмурное море, а в пяти шагах от меня шелестели две березы. Между ними стояла неуклюжая облупленная тумба с рельефным изображением серпа и молота. Чуть дальше я заметил заросшую шиповником фигурную каменную ограду и в ней – проход с высокой аркой и надписью «Центральный парк культуры и отдыха».

– Это что? – выдавил я. – Это зачем?..

– Это место, где отдыхает и развлекается твой народ, – самодовольно ответил Контролер. – Точная копия, разве ты не узнал? Здесь одна из наших баз, тот самый остров, о котором тебе, думаю, уже рассказывали. Тут бойцы отдыхают от войны. И учатся новые люди, как ты.

– Для чего эти дурацкие ворота?

– Чтобы вам легче было привыкать. Ты, наверно, заметил, что здесь многое похоже на твою территорию. Вас окружают знакомые вещи, вы питаетесь своей привычной едой, я одет, как у вас одеты командиры. И оружие похоже на то, что у вас. Все делается для того, чтобы было как дома.

– Остроумно, – согласился я.

В этот момент возле ялика показались кузнечики. Я непроизвольно попытался спрятаться за Контролером. Но, оказалось, мерзкие твари пришли всего лишь разгрузить ялик.

Вблизи я увидел, что не очень-то они и похожи на кузнечиков. Головы у них скорее лошадиные. И ноги тоже – толстые, мощные, с копытами. С каждой из четырех лап свисают какие-то лохмотья, смахивающие на омертвевшую кожу. Короче, зрелище тошнотворное.

Мы с полковником вошли под арку. Я увидел знакомую картину – аллеи, обсаженные акацией, скамеечки, дощатые домики и даже несколько типовых скульптур из серии «Спорт и труд рядом идут». Кое-где слонялись какие-то люди, кто в одиночку, кто небольшими группами. Некоторые явно маялись с похмелья, это уж мой наметанный глаз определил безошибочно. Неподалеку компания из пяти человек, разложившись на скамейке, делила бутылку водки. Действительно, все было очень похоже на дом родной.

– Здесь есть то, что нужно для полноценного отдыха, – горделиво сказал полковник. – Вон там столовая, вечером в ней ресторан и бар с танцами. А это кинозал, туда можно ходить бесплатно.

– А бег в мешках и карусель с лошадками у вас тоже есть? – полюбопытствовал я.

– Думаешь, нужно? – насторожился полковник.

– Однозначно.

Я вдруг почувствовал, что сердце стучит как-то ненормально. Видимо, разбередили душу мне эти аллеи с акациями и гипсовые спортсмены. Даже разговаривать расхотелось. Сесть бы сейчас на скамейку с бутылкой пива, закрыть глаза, а потом открыть – и уже дома...

– Сейчас утро, людей мало, – сказал полковник. – Бойцы спят, курсанты – на занятиях. Зато каждый вечер здесь начинается праздник. Правда, пока не для тебя. Ты еще курсант, и у тебя будет слишком мало денег на развлечения. А теперь пойдем в гостиницу, тебе нужно отдыхать...

Оказывается, я курсант! Может, завтра меня строем ходить заставят? Или плац подметать?

Мы подошли к гостинице – унылому продолговатому зданию, обшитому фанерой. Полковник посоветовал зайти в любую комнату и выбрать любую кровать, после чего удалился.

Внутри гостиница оказалась еще менее привлекательной. Я шагал по гулкому обшарпанному коридору, стараясь не касаться грязных стен и не наступать в подсохшие лужи блевотины.

На втором этаже я увидел сутулого мужика с обрюзгшим от пьянства лицом, который вяло двигал шваброй, делая вид, что моет пол.

– Вот здесь есть свободные кровати, – произнес он, заметив мой нерешительный вид, и показал на дверь, которая, судя по следам, открывалась исключительно ногами. Я выполнил это правило, толкнув ее носком ботинка, и вошел в комнату.

Это не гостиница, подумал я, оглядевшись. Это приемник-распределитель для бродяг. Нет, это декорация к фильму о тяжелом положении бедноты в средневековой Англии.

Моему взору предстали стены с обвалившейся штукатуркой, проломленный в нескольких местах пол, заколоченное фанерой окно и куча слежавшегося мусора у стены. В комнате имелись шесть колченогих кроватей с голыми матрасами. Воняло какой-то тухлятиной.

Я выбрал наименее грязный матрас и присел на него, исполненный растерянности. Дверь скрипнула, в комнату просунулась физиономия забулдыги со шваброй.

– Эй, боец! – бодро воскликнул он. – Если нальешь стаканчик, приберусь тут.

Я ответил ему очень кратко, но емко. Он сразу ушел, ничуть не разочаровавшись. Видимо, привык. Я, отдохнув, подошел к стене и начал внимать письменам, оставленным для меня предшественниками.

«Кто залезет на Любку из столовой, приеду и убью. Гриша».

«Триппер у твоей Любки, Гриша. Наши поздравления».

«Духи, вешайтесь!»

«Имейте совисть не мочитись на пол естьже окна!!!»

«Прощай моя койка, прощай мой матрас, займет тебя скоро другой пианист».

Я подошел к окну и погрузился в тягостные размышления. Если в первый день я какое-то время считал, что попал в ад, то этот парк, видимо, проектировался как человеческий рай. Но в раю должны жить праведники, а не развеселая «пехота», которая напивается до блевоты и мочится в окна.