Виталий Храмов - Сегодня – позавчера

Вот оно! На ловца и зверь бежит. Я шагнул вперед, вытянулся, как смог:

— Старшина Кузьмин. Был ранен при бомбёжке, отстал от части. Прошу принять меня в бригаду. В действующую армию не годен, пока, — я поднял загипсованную руку, — но имею опыт обучения новобранцев. В процессе и долечусь. Время нас ждать не будет. Хребет зверю ещё не сломали, только отповедь дали. А без меня сломают — обидно будет.

— Орёл?! — ледяные глаза комбрига потеплели. Он повернулся к заведующему хирургией — Натану, старательно прятавшемуся за широкими спинами военкомов: — Он достаточно подлечился?

Натан выглядел одновременно сердитым, растерянным и обиженным, но голос был твёрд.

— Кузьмин был не столько ранен, сколько контужен. И что там в его голове сейчас происходит — непонятно.

— Как и у всех нас, — перебил его Синицин, — ближе к делу.

— Выписать его не могу, но и удержать его невозможно — опять под бомбы полезет. Его прямо к ним тянет.

— Это как? — удивился комбриг.

— Это не тот ли старшина, что своим видом ожившей мумии всех немцев распугал? — встрял ещё какой-то тип с тремя шпалами и огромной звездой на рукаве, — Он самый? О, Александр Дмитриевич, этот старшина уже успел отличиться. Во время бомбёжки станции, сбежал отсюда, пешком дошел до вокзала, остановил панику среди железнодорожного персонала, понёсшего потери, организовал ремонт повреждённых путей силами женщин-путейцев и привлечённых бойцов, поддавшихся панике и пробегавших мимо.

— А почему как мумия?

— Так в бинтах с ног до головы, ноги-руки не гнуться из-за гипсов.

— Да, старшина. Такие люди нам нужны. Считайте вопрос решённым. Что, военврач?

— Я его не могу выписать, — упрямо заявил Натан.

— Да вы что, издеваетесь? — комбриг как-то весь приподнялся. Казалось, он стал коршуном. Сейчас как кинется на Натана, перья только и полетят.

— Он может заниматься делами вашего ведомства, но останется под наблюдением. Каждый день должен являться на приём.

Комбриг стал обычным. Даже усмехнулся.

— Пойдёт. Так бы и сказали, что переводите его на дневное. Так, старшина. Слушай мою команду: завтра, в 8-00, у кабинете военкома, как штык!

— Есть, как штык! Благодарю!

— А вот это лишнее. Пойдёмте, товарищи. Натан Ааронович, у вас есть ещё подобные бойцы?

— Настолько же контуженных нет.

— Жаль. Мне бы тыщёночку «настолько же контуженных» и остальных можно ставить на заготовку берёзовых крестов.

Из коридора раздался дружный смех. Это хорошо. Но не очень. Как я понял, комбриг думает, что немчуру остановили? Его ждет разочарование. Кадровая армия мирного времени тормознула вермахт, но и сама растерзана как тузикова грелка. Перегруппировка Гудериана под Киев — миллион у нас минус. Огромная кровоточащая дыра на юго-западе и жиденький заборчик на смоленской дороге. Времени мало. Не сформирует комбриг своей бригады — по частям под танки бросят. Тьфу-тьфу, не дай бог. Но времени мало. Его уже практически нет.

Спать. Срочно. Когда ещё придётся. С завтра — цейтнот.

Утром я, как пан-король, на полуторке был доставлен к военкомату. Народ в округе роился в невообразимых количествах. Многоголосый их говор сливался в один большой шум. Подобное меня всегда бесило, уставал от этого сразу. Провожаемый десятками пар любопытных и удивленных глаз (я в больничной коричнево-полосатой пижаме) я прошёл в военкомат. Меня немного «потрясывало», как всегда перед собеседованием с людьми, от которых хоть немного зависела моя судьба. Нашёл нужный кабинет, коридор перед которым был плотно упакован молодыми (и не очень) людьми. Протолкнуться я бы не смог. Стал ждать. Часов у меня не было. Опаздывал я или нет, не знал. Но проявить непунктуальность не хотелось. Поэтому, набравшись наглости, тормознул солдатика с двумя треугольниками на петлицах. Выбрал его за не соответствие молодого лица и сосредоточенность на этом самом лице (типа сильно занятой).

— Слушай, дружище, меня в восемь ноль-ноль военком ждать должен. С комбригом.

Солдатик испугано выдернул рукав из моих пальцев, сменил испуг на лице презрением, с которым оценил мой прикид.

— А народный комиссар обороны тебя там не ждёт? — процедил он сквозь зубы.

— Не советую ёрничать, мальчик, у меня это лучше получиться. Иди, доложи: старшина Кузьмин прибыл. Если ты не понял — старшина Кузьмин — я. На внешний вид не смотри, я с госпиталя.

Когда я его назвал «мальчиком», лицо его побагровело. Но, дальнейшие слова охладили пыл.

— Тут много всяких дожидается. Постарше званием старшины. И ничего, ждут.

— Не всем указано явиться лично пред очи ровно в восемь нуль-нуль, как мне. Ты мне долго мозг парить будешь? Туда же всё одно идёшь. Вот и скажи.

— Посмотрим.

Минут через пять дверь открылась:

— Старшина Кузьмин!

— Здесь! Ну-ка, ребятки, пропустите будущего героя штурма Кенигсберга и Берлина!

Ответом был взрыв хохота, но людская стана раздалась в стороны.

— Прямо в пижаме на штурм пойдёшь?

— А-то! Это оружие массового поражения — меня увидят, со смеху помрут. А гипсом — добью!

Двери захлопнулись за мной. Оказался я в «приёмной». Небольшая комната, мужик с двуми кубиками на воротнике и звездой на рукаве за столом, заваленном папками и бумагами. Мужик поднял красные, как заплаканные глаза, но черные круги вокруг глазниц говорили — краснота от недосыпа.

— Старшина Кузьмин.

Мужик кивнул головой на дверь. Я дошёл, открыл. Тоже небольшой кабинет. «Т»-образный стол, стулья вдоль стены, ковровая дорожка. За столом двое — комбриг Коршун и, видимо, военком. Геометрические фигуры в петлицах совпадали, но как обратиться? Кто он — полковник, комбриг или вообще какой-нибудь интендант какого-то ранга? И что они так намудрили?

— Старшина Кузьмин прибыл! — доложил я.

— Это тот самый? — спросил военком у комбрига.

— Ага, — комбриг кивнул, не глядя на меня, отхлебнул из стакана в подстаканнике парящую коричнево-прозрачную жидкость, наверно, чай.

— Почему в пижаме?

— Обмундирование пришло в негодность полностью. Меня из него вырезали.

— Так сильно побило? Служить сможешь?

— Так точно!

— Эк, ты! Для старорежимника молодоват. Какая воинская специальность?

Я пожал плечами:

— Меня контузило. Не помню ничего о прошлом своём. Память как отшибло.

— Ну и как он учить новобранцев будет? — это уже к комбригу вопрос. А тот у меня спрашивает:

— Совсем отшибло?

— Я не знаю. Так вроде не помню, а вроде и знаю всё. Портянки руки сами наматывают, бреюсь сам, люди мне подчиняются почему-то. А я даже в знаках различия перестал разбираться. Вот вашего звания не знаю.