Где-то рядом. Часть 2 - Алина Распопова
— Верно, — оторопев, отвечал Алан.
— Значит, вы обязаны теперь возместить государству аренду собственных органов за все эти годы.
Алана смотрел на указанную для оплаты сумму.
— Это какая-то ошибка… Это же немыслимая цифра…
— В случае, если вы не можете оплатить использование ваших органов, все они у вас изымаются и отдаются тому, кто станет их новым арендатором.
— Подождите, подождите… Это как? Вот тут перечень… Это же лёгкие, почки, сердце… Что за ерунда? Я что, теперь обязан за них платить?
— Согласно закону, да. Согласно новой поправке в законе тело человека не является больше его нераздельной собственностью. Органы человека и некоторые его ткани могут переставляться из одного тела в другое, а значит, если вы используете их, то должны платить. Кроме того, вы оплачиваете за всё то время, за которое пользовались этими органами раньше. Лицам, младше 16 лет возможна отсрочка оплаты…
— Я не понимаю… Не понимаю. Вы хотите сказать, что за своё собственное сердце я теперь обязан платить. Но это же абсурд. Оно моё.
— Согласно закону теперь, нет, — невозмутимо продолжал пристав. — Оно может быть поставлено кому-то другому, кто будет оплачивать дальнейшую его аренду.
— Но, я же тогда умру! — кричал Алан. — Умру! Ваш закон что, не понимает этого?
— Заплатите, и оно останется у вас. Другого выхода нет, — развёл руками пристав. — К тому же, никто не заставляет вас продавать сразу своё сердце, чтобы оплатить аренду прочих органов. Расплатитесь парными, например, начните с глаза, лёгкого, почки.
Лоб Алана вспотел. Только сейчас он стал понимать, что от него требуется. Этот мир стал совершенно плох. «Они хотят теперь, чтобы я платил не только за то, что живу, но и за то, чтобы продолжать жить. Мы не люди. Томас был прав, мы превратили себя в «конструктор».
— Если денег, чтобы покрыть ваш долг, у вас нет, то завтра вам надлежит явиться на опись ваших органов. Они будут оценены и изъяты. Если стоимость изъятых органов будет достаточна для покрытия долговой суммы, вы сможете жить, если нет, то ваши родные обязаны будут оплатить образовавшийся остаток.
Родные… Алан впервые осознал, что нет у него никаких родных, и помочь ему некому. И друзей у него нет, и знакомых, и приятелей, кто согласился бы покрыть его долг, и ни один банк не даст ему кредит.
— И что мне делать? Ведь должен же быть ещё какой-то выход? Неужели государство отправляет вот так просто умирать тех, кто не может заплатить за то, что дано каждому от рождения?
— Теперь нет такого понятия собственности, как было раньше. Теперь по закону вы при рождении сразу получаете в аренду некие органы, которые представляют определённую ценность для всего общества, и если вы, по достижении совершеннолетия не можете внести соответствующую арендную плату, то органы переставляются другому.
— Это возмутительно! Это моя жизнь…
— Вообще-то, уже давно не считается возмутительным и незаконным, когда человек, например, не имеющий возможности платить за собственное жилище, изгоняется из занимаемой им квартиры. Теперь технологии позволяют выселять его из собственного тела, потому что на то есть другой платёжеспособный арендатор. Это весьма разумная практика.
— Но, должен же быть какой-то иной способ? Вы можете дать мне хотя бы какую-то отсрочку?..
Пристав покачал головой и снова ткнул в закон. На оплату отводилось три дня.
— Послушайте, а вот если бы я… Вот если бы я был вашим отцом, чтобы вы мне тогда посоветовали? Как мне быть?
Пристав удивлённо посмотрел на Алана.
— Отца своего я никогда не видел… — задумавшись, ответил он.
Алан понял, что привёл неудачный пример.
— Ну хорошо, предположим, не отцом, а матерью. Мать то у вас была?
— Мать была, — согласился пристав. — Да только я почти не знал её, видел в своей жизни всего несколько раз и то только в детстве. Она родила меня случайно, очень рано, не успела в первый раз сделать чистку, и я родился. Знаю, что ей было не до меня, ей надо было устраивать как-то свою жизнь. Она встречалась с мужчинами, жила с ними, потом уходила, делала чистки и снова в кого-нибудь влюблялась. Я догадываюсь, даже знаю наверняка, что она надеялась найти того, от кого уже не надо бы было уходить, кто согласился бы оставить зачатого ими ребёнка. А я рос, рос без неё. В моей жизни она появлялась лишь иногда, и всегда от неё пахло невероятным ароматом весны и свежих ландышей…
— Ландышей?..
— Да, знаете такие маленькие беленькие цветочки, которые распускаются поздней весной…
Алан понял, что не зачем больше занимать время этого мальчика. Он действует в рамках закона, и Алану нечем его заинтересовать. Если принят закон, признающий человека всего лишь конструктором, то с этим надо смириться.
На следующий день Алан, согласно предписанию, уже лежал на медицинском столе. Его организм сочли находящимся в довольно хорошем состоянии. Для изъятия годились все органы, оценили их довольно высоко, но этой суммы не хватало, чтобы покрыть их же аренду за предыдущие годы. Можно, конечно, было бы продать их на чёрном рынке, о чём врач, проводящий опись, недвусмысленно намекнул. Там бы дали раза в полтора дороже, но зачем это теперь Алану? Жизнь он всё равно терял, что в одном, что в другом случае, так какая разница, сколько ему за неё заплатят при смерти?
Он вернулся домой. Изъятие было назначено на завтра., По-привычке Алан включил телевизор. Оттуда на него смотрели сплошь счастливые, невероятно красивые лица. Их глянцевые улыбки блестели, глаза искрились здоровьем, кожа сияла такой невероятной безупречностью, что казалось, все эти люди никогда не были детьми, равно как никогда и не станут стариками. Они законсервированы в своей цветущей, неугасающей самой лучшей поре, но Алан хорошо знал, что стоит за этим отсутствием морщин, за этими белоснежными зубами. Они давно продали душу тому, кто рано или поздно предаст и их самих. Для Алана эти люди с экрана были кумирами. Он брал с них пример, стремился походить на них, желал такой же внешности, такой же притягательной обеспеченной жизни. Он хотел такие же, как у них квартиры, машины, одежды, пищу, гаджеты. Он хотел стать ими и вот теперь вынужден стать расходным материалом. Горькая грусть накатила на Алана. В этот последний свой вечер ему сложно было признаться себе самому, что он всю свою жизнь потратил на то, чтобы просто быть на кого-то похожим,
