Кэролайн Черри - Русалка
Саша подумал, что будь кто-то другой на его месте, то возможно, что помощь Петру была бы оказана гораздо скорее и лучше. А у него вся лечебная практика сложилась из опыта ухода за лошадьми, и сама мысль о том, что ему придется иметь дело с раненым человеком, повергала его в страх. Но он все же надеялся, что перевозчик вот-вот вернется, надеялся на то, что он знает гораздо лучше него, что следует делать в подобных случаях. Саша же сейчас мог, по крайней мере, приготовить горячую воду для компрессов, и если в доме есть полынь и прованское масло, то для начала можно было бы использовать еще и их.
Поэтому он подвесил котел с водой на свободный крюк над огнем и уселся доедать свою порцию рыбной ухи, и ни больное горло, ни страх перед ожидающим их не смогли заставить его отказаться от этого. Сейчас, по крайней мере, казалось, что Петр выглядит не таким удрученным и, видимо, чувствует себя значительно лучше, судя по тому как спокойно и безмятежно он наблюдает за ним и за окружающим.
Но одновременно Саша заметил и то, что у Петра видимо начался резкий приступ боли, и он даже замер на мгновенье, не донеся ложку до рта. Петр же лишь коротко и торопливо сказал:
— Все хорошо. — И тут же перевел разговор на другое, сомкнув брови, так что между ними пролегла глубокая складка. — Что там интересного в подвале?
— Я толком и не разглядел. Кувшины, какие-то вещи, связки репы. — Он едва не добавил про крыс, чтобы хоть чем-то вывести Петра из оцепенения и что, по его мнению, тому должно было понравиться. Он боялся вот так, походя, легко шутить над подобными очень естественными вещами: это было противно его натуре. Он сделал было попытку, но она оказалась безуспешной. — Что-то внезапно стукнуло, и я побыстрее поднялся наверх.
— Я понимаю, — с пьяной настойчивостью продолжал Петр, и при этом складки между бровей постепенно разглаживались. Он говорил так, будто, на самом деле, беспокоился о том, что Саша так быстро поднялся из подвала. Но это было лишь под влиянием выпитого. — Хорошо еще, что там не оказался хозяин.
— Нет, его не было там, — заверил его Саша, ожидая, что Петр непременно пустит одну из своих насмешек по поводу привидений, но в этот момент складка вновь появилась у него меж бровей, а его губы вытянулись в безжизненную белую линию.
Эта картина окончательно расстроила сашин аппетит.
— Тут есть немного теплой воды, сказал он. — Может быть, ты хочешь умыться?
Было видно, что Петр не очень-то был рад предложению мальчика. Саша встал, отыскал кусок холста и, намочив его в горячей воде, протянул Петру, чтобы тот протер как следует лицо и руки. Затем очень осторожно, и Петр при этом уже не возражал, он снял с него кафтан.
Рубашка под ним оказалась вся пропитана кровью, причем рядом со старыми подсохшими пятнами появилось большое новое.
Петр старался держаться как можно увереннее, но, на самом деле, выглядел явно больным и был ужасно обеспокоен состоянием своей раны:
— Хочешь еще выпить? — спросил Саша.
Петр кивнул. Саша наполнил его чашку, и Петр пил медленно, чуть запрокинув голову назад, к теплым камням. А Саша в это время развязал его пояс, поднял рубашку и попытался ослабить повязку.
— Ай! — едва не задыхаясь, неожиданно закричал Петр, и часть содержимого чашки выплеснулось ему на грудь и потекло вниз, до самой перевязи. — А-ах, Боже мой, — простонал он, когда она немного намокла, — ах-х-х… — Он побледнел и откинулся всей спиной к печке, у него не было даже сил, чтобы держать чашку в руке. Саша взял ее, а Петр опустился на стеганое одеяло, обливаясь потом.
Теперь и у Саши задрожали руки. Эти рана по своей тяжести не имела ничего общего с теми, которые, как часто случалось, получали лошади. Она была слишком тяжелой, чтобы он мог применить к ней свои познания, и он не придумал ничего лучшего, как чуть-чуть смочить повязку.
— Немного легче, — задыхаясь проговорил Петр. Он пытался восстановить дыханье между словами. — Но оставь ее в покое на ночь, тогда я смогу дотерпеть до утра.
— Но мне кажется, что дело ухудшается, — сказал Саша, поминутно вздрагивая, будто от холода, хотя и сидел рядом с огнем.
— Раны вызывают небольшую лихорадку. Это всегда говорит о заживлении.
— Но с лошадьми бывает всегда по-другому, — сказал Саша. — Я на всякий случай смочил повязку теплой водой и приложил лекарственные травы.
Петр только покачал головой.
— Мы ведь даже не знаем, кому принадлежит этот горшок с рыбой. Если ты будешь продолжать свои упражнения и дальше, я буду вообще ни на что не способен, и я не думаю, что это…
Неожиданно до них донеслись звуки шагов: кто-то медленно и тяжело шел по деревянному помосту к крыльцу. Сашино сердце начало биться в такт с этими звуками, напоминающими глухие удары, как только Петр схватился за свой меч.
— Помоги мне подняться, — сказал он, и Саша, понимая, что у них нет другого выхода, на тот случай, если придется защищаться, подошел к Петру с таким расчетом, чтобы подставить свое плечо под его здоровый бок. Он безнадежно старался поднять его, в то время как Петр все пытался ухватиться за выступ печи.
В этот момент щеколда поднялась, дверь распахнулась, и худой, с редкой бородой старик, одетый в рваный кафтан, медленно перешагнул через порог, освещаемый светом горевшего очага.
— Разбойники! — закричал он в припадке негодования. — Воры! — Его злобный взгляд чем-то напоминал дьявола, а в руке он держал крепкий посох, который явно был готов использовать.
— Нет! — закричал Саша, удерживая Петра за руку, наполовину от страха, что Петр может пустить в ход свой меч, а наполовину потому, что он был единственным, что еще как-то удерживало Петра на ногах. — Пожалуйста, господин! Мы никакие не воры. Мы вошли сюда потому, что мой приятель ранен.
Старик перехватил посох и пристально посмотрел на них. Один его глаз видел явно лучше другого, а рука, сжимавшая посох, была шишковатой, по старчески кривой, но все еще достаточно крепкой, чтобы двумя ударами разделаться с мальчиком и с Петром, если учесть состояние, в котором тот находился.
— Брось меч! — приказал старик, тем временем, уравновешивая в руке посох.
— Я думаю, что нам следует быть благоразумными, — обратился Саша к Петру, который почти всей тяжестью повис на его плече, и Саша едва выдерживал его вес. — Петр, ведь этот дом принадлежит ему, а нам некуда больше идти, поэтому делай, что он говорит!
— Брось его! — повторил старик, угрожающе направляя тяжелый конец посоха в ту сторону, где перед ним находились две ничем незащищенные головы, в то время как Петр постепенно слабел, беспомощно опускаясь на пол и стукаясь головой о печные камни.
Он медленно, но упорно терял сознание. Саша опустил на одеяло и взглянул на старика, не обращая внимания на посох, который подрагивал в воздухе на расстоянии руки от его лица.
— Господин, — сказал он, стараясь унять дрожь, от которой у него постукивали зубы, — меня зовут Саша Васильевич Мисаров, а это Петр Ильич Кочевиков, мы оба из Воджвода. И мы не воры. Петр ранен, и в таком состоянии прошел со мной через этот лес…
— Ни один порядочный человек даже близко не подходит к этому лесу.
— Но нам пришлось бежать!
— Это в таком-то возрасте? — Конец посоха вновь сделал угрожающее движение. — Лучше говори правду.
— У него была любовная интрижка со знатной госпожой, но женщина проболталась об этом, а ее муж ранил его мечом. Я же помог ему убежать.
— А теперь украл мою еду, мои одеяла и еще к тому же по-хозяйски расположился у меня в доме!
— Деньги, — пробормотал Петр и сделал слабое движение рукой. — У меня есть деньги. Дай их ему.
— Деньги! Что здесь можно купить на них? Разве ты видел хоть кого-нибудь здесь? Я ловлю рыбу и гну спину на своем огороде, а ты предлагаешь мне деньги! — Он толкнул Сашу в плечо концом посоха, причем сделал это не один раз. — Но с другой стороны… — Теперь посох опустился, с грохотом ударяясь об пол, и Саша вновь взглянул на лицо старика, поражаясь тому, что он никогда еще не видел ни такой усмешки, которую можно встретить лишь у волка, ни таких глаз, напоминающих те, что чаще всего встречаются на изображениях дьявола.
— С другой стороны… ты не похож на законченного вора.
— Нет, уверяю вас в этом.
— А умеешь ли ты работать, мальчик?
— Да, господин, — сказал Саша едва слышно. Это прозвучало как заключение сделки и подразумевало пищу и крышу над головой, и внезапно он почувствовал в этом хоть маленькую надежду для них обоих.
Ему не очень-то понравилось, когда старик вцепился в его руку, поднимая его на ноги, и долго смотрел ему в глаза, пока Саша не почувствовал, что уже не может отвести своего взгляда. Пальцы у старика были крепкие и очень сильные, а темные глаза влажно блестели, и невозможно было определить, что они выражают на самом деле.
— И ты будешь делать все, что тебе прикажут?
