Ирина Ванка - Фантастические тетради

- Сейчас я тебе кое-что покажу, - сообщил он Голли и углубился в папку, перебирая пласт за пластом, - вот, к примеру. - Гренс поставил на подоконник феерическую картину лошадиных плясок, нанесенных алыми штрихами на темный фон холста. Никаких силуэтов, ни одной четкой детали, будто гривы и копыта сами собой вырывались из языков пламени и застывали, чтобы в следующую секунду исчезнуть. - Видишь? Те же приемы. Те же свободные линии. Никакого насилия... А впечатление! В высшей степени импрессионизм! Или взгляни хотя бы на эти водоросли, - Гренс прилепил к стене еще один эскиз, - обрати внимание, как у него переплетаются стебли, будто они растут на холсте. Ты сможешь изобразить что-либо подобное? Голли готов был возразить, но отца уже посетила идея, и у сына не хватило духа пресечь ее на корню. - Попробуй. Ничего от тебя не отвалится. - Гренс захлопнул папку, выудил из тумбы неровный "квадрат" загрунтованного холста и высыпал на него из чашки точеные угольки, которые Альба в процессе рисунка отшлифовал до блеска. Но, не найдя среди них ни одного бракованного, тут же сложил все обратно и выставил перед сыном банку с коричневой краской, которую ему было не жаль израсходовать на ерунду. Воткнул в банку йогуртовую кисточку и подбодрил Голли. - Давай, мой мальчик, попробуй... - а сам, накинув тулуп, вооружился острой лопаткой и вышел из дома.

Вернулся он так быстро, что Голли не успел закончить даже первый самостоятельно нарисованный лопух в своей жизни. Он успел лишь скромно набросать его контур на краешке холста и только приготовился раскрасить, как отец вернулся, сжимая в кулаке букет примороженной травы, которую он не поленился выкопать из-под снега вместе с корешками. - Так... так, поглядим что у нас получилось. - Гренс приподнял шедевр Голли над столом и краска тонкими струями устремилась на его фартук, который и без того мало отличался от палитры неопрятного художника. - Это именно то, что я от тебя ожидал, - вздохнул Гренс, - ни одной естественной линии, не считая, конечно, подтеков, - он аккуратно обтер фартуком кляксы на столе. - А теперь взгляни, как это надо делать, - и, отобрав у Голли банку с краской, решительно погрузил в нее выкопанный букет, хорошенько взболтал, вынул и отжал в помойное ведро, как половую тряпку. - Ну-ка, разойдись! Голли только успел отпрыгнуть от стола, как отец, проскакав через всю кухню, с размаха шлепнул букет на холст, согнул холст пополам и взгромоздился на этот бутерброд, как на трон, ухватившись руками за столешницу, чтобы придать своему телу больше веса, и испустил при этом воинственный вопль самурая. Затем с чувством исполненного долга слез со стола, развернул слипшийся холст и выбросил в печь использованный гербарий как компрометирующую улику. - Видишь разницу, - с удовлетворением произнес он, разглядывая четыре парно симметричные кляксы, одинаково непохожие на свои растительные прототипы. Оба Гренса застыли перед этим произведением в глубоком недоумении, из которого их вывел внезапный скрип двери. - Вы дрались? - спросил Альба, потирая заспанные глаза. - Иди, сынок, посмотри, как мы рисуем, - позвал его старший Гренс, лучше, чем ты. Альба подошел, но, увидев сюрреалистические букеты, один сюрреалистичней другого, так расхохотался, что больше не смог заснуть. И до поздней ночи, на пару со счастливым дядюшкой Ло, расписывал изнанки холстов, обучая своего опекуна приемам "никчемного рисования". - Вы опять думаете, дядя Ло, - доносилось то и дело из раскрытой форточки кухни. - Не надо думать. Не надо представлять себе заранее что получится, вы же не дом строите. Не надо смотреть на линию, доверяйте своей руке! А Голли, отпросившись по делам, молча сидел под окном на перевернутом корыте и обшаривал фиолетовым взглядом то голубое небо, то снежную поляну, то лысые елочки, торчащие из-под снега у самого подножья холма.

Глава 26

- Просыпайся, Рафаэль, отец уже храпит. - А я не сплю, - понеслось из-под одеяла. - Правильно, зачем тебе спасть? Потеряешь бдительность. - Как же? - удивился Альба. - Разве я не должен отдыхать от этого кошмара? - Который, заметь, ты сам же устроил. - Это не совсем так. - Да, ты выспался и передумал присваивать себе миссию творца? - Это уже совсем не так... - Одевайся, сегодня я тебя выведу на чистую воду. Альба еще кутался в одеяло и что-то бормотал насчет чистой воды, за которой не обязательно карабкаться на гору. Что приемники здесь все равно не работают и вообще ему все давно надоело. Но Голл Гренс был непоколебим и, проявив упорство, все-таки дотащил полусонного детеныша мадисты до середины холма к одиноко торчащему дереву, на ветках которого все еще болталась пара обмороженных листьев. Под этим деревом папаша Гренс установил скамейку и в былые годы, в приступы беспросветной меланхолии, мог просиживать на ней часами. С годами скамейка основательно вросла в землю, и если бы Голли заранее не соскреб с нее снег, вообще не была бы видна. - Смотри, - Гренс протянул Альбе скрюченный лист, - помнишь, как на Земле называются такие деревья? Альба поднес его к глазам и попытался выпрямить, но лист рассыпался на ладони. - Похоже на вишню, только у вишни листья короче. А красные ягодки на нем были? - Не важно. Твоя задача заключается в том, чтобы к утру оно покрылось хвоей. - Хвоей? - удивился Альба. - Ты до сих пор мне не веришь? - Верю, но если не сможешь - признавайся сразу. - Смогу, - признался Альба, - ты начинаешь злоупотреблять моим покладистым характером. Эти дешевые трюки могут выдать тайну, о которой никто знать не должен. - Последний раз.. не бойся, за деревом все равно никто не наблюдает. Они устроились на скамейке, будто в ожидании чуда, и замолчали. Но Голли распирало от нетерпения и любопытства. - Я тебе не мешаю? - Мне? - переспросил Альба. - Вовсе нет. - Ты так задумался, будто сочиняешь стихотворение. - Если я начну думать, сочиняя стихотворение, не свяжу и двух слов. - А прозу ты не пробовал сочинять? - Нет, - Альба поморщился от отвращения, - это не для меня. - Вот отец, допустим, прозаик. Тоже хорошее творчество. Правда, от этого он возомнил себя летописцем. - Правильно, - согласился он, - проза не похожа на творчество, отчеты... вот и все. Мне не перед кем отчитываться. - Феликс изучил всю твою тетрадь. Ему понравилось. - Я рад. - Он сказал, что отец прав, - что-то есть в твоих стихах... неземное. Только он не может понять что. - И не поймет, - вздохнул Альба, - потому что стихи как раз и есть моя единственная точка соприкосновения с тем, что он называет "земным". - А рисунки? - При чем здесь рисунки? Это всего лишь способ понять, что получилось. Я ведь не могу доверять только человеческим ощущениям. Они, ты же сам знаешь, как обманывают. У меня свои органы чувств. - Что ты анализируешь этими органами? - Я же говорил, фальшь. - В самом деле? В белых цветах тоже может быть фальшь? - В цветах может быть все. Абсолютно все. Я не буду объяснять. Во-первых, ты все равно не поймешь, а во-вторых, ты ведь мне не объяснил, почему твой корабль оказался в Хаброне. Ты мне ничегошеньки не объяснил. - Ты ведь не хочешь понимать мой язык, а как это переводится на твой... я не знаю. - Знаешь. Просто считаешь меня дебилом. - Я считаю, что мы все поторопились, поэтому наделали глупостей... - Нет, нет! - запротестовал Альба. - Ты не должен так говорить. Я сам один во всем виноват. И не хочу переложить на вас вину, а только прошу помочь мне. Я сроду никого ни о чем не просил, но теперь это в ваших интересах. Мне надо только понять. Дальше я сам справлюсь. - А если не поймешь? - Значит, так и буду сидеть на скамейке, наблюдать, как все рушится вокруг. - Расскажи мне о Хаброне. Как тебе удалось из него выбраться? - Это не зрелищно. - Ты хочешь, чтобы я тебе помог? Что было с тобой в "часах", вспомни. - Ничего. - Там действительно отсутствует время-пространство? - Чудак акрусианин. Я же сказал, там нет ничего. Чтобы появилось время надо иметь точку отсчета, чтобы поставить эту точку - надо иметь пространство. Чтобы сделать пространство - нужно время. - Как же ты это делал? Откуда брал точку? - Из себя, откуда ж еще... если больше ничего нет. - Сколько раз ты это проделывал? - Не помню. Надо посмотреть по медицинской карте. Это не трудно. Трудно потом, когда склонится над тобой какая-нибудь рожа в чепчике и скажет: "Ой, Альбертик очнулся!" Чувствуешь себя кретином. - Наверно, ты сильно им надоел? - Они мне надоели еще больше. - Тебя когда-нибудь били? - За вранье. Вернее, когда им казалось, что я обманываю. - Глупо, - возмутился Голл, - бить мадисту за вранье - все равно что наказывать дерево за то, что оно растет не корнями к небу. - Тебя так уж точно лупили чаще. - Это совсем другое. Меня лупили ни за что. Это зависело не от моего поведения, а от настроения отца. - Ты был нормальным ребенком, акрусианин? - Не очень-то хорошим. А ты? - А я никогда им не был. - Не был или не помнишь? - Сказать тебе честно? Это одно и то же. - Тебе не страшно с этим жить? - Мне страшно оттого, что я не понимаю, зачем живешь ты? Затем, чтобы дождаться момента и убраться в свою пустоту? Почему вы все существуете лишь для того, чтобы погубить себя? Зачем вы стараетесь разрушить то, что не вами создано, разрушить гармонию, для того чтобы убедиться в том, что она существует? Пока на вишне не вырастут шишки, ты не поверишь, что это вишня? - Лучше ты мне объясни... если Аритабор не твое творение, то чье же? - Того, кто хочет меня погубить. Больше я ничего о нем не знаю. Ты ведь, правда, хочешь спасти меня? - Альбертик! Этой цивилизации неизвестно сколько лет. В этом поединке мы обречены. - Нет никаких лет, поверь мне, хоть раз в жизни поверь! Время - это то, чего всегда навалом, - бери, сколько надо, но сделай так, чтобы эта черная дыра не засосала в себя все, что способно жить. - Ты соображаешь, что говоришь? Это все равно, что мне сейчас выйти с палкой против бомбы. - О чем мы торгуемся, Голл? Разве у нас есть выбор? Неужели безумство хуже погибели? Посмотри на Ареал. Он ведь оттого и жив до сих пор, что безумен. Других причин нет. Спроси у кого хочешь... Не доверяешь людям - у Баю, у Ксареса спроси... Они спасаются от той же самой пустоты, в которую тебя затягивает. - Успокойся. - Разве ты не видишь, что я абсолютно спокоен!? - закричал Альба. - Я так рассчитывал на тебя. После Аритабора ты мне казался единственным спасением... - Я сделаю что смогу... Если ты успокоишься и выслушаешь. Альба умолк на полуслове, даже стиснул зубы, чтобы больше не выронить ни единого звука. - Но тебе придется кое-чем пожертвовать ради этого. - Я готов, - кивнул Альба, и Голли положил ему руку на плечо, будто опасаясь, что это нематериальное создание может в любой момент унестись на небеса. - Ты должен поверить в мой реальный мир. Убедить себя в том, что он есть. Смирись, как хочешь, даже если это будет нелегко и получится не сразу. Без этого я бессилен тебе помочь. Альба ничего не ответил, но купол небесный не рухнул на земную твердь, из-под снега не выросли банановые пальмы. Голли представить себе не мог, о чем размышляет Альба, только почувствовал, как рука, лежащая на его плече, непроизвольно напряглась, и никакое усилие воли не могло заставить ее расслабиться. Такого свойства он прежде за собой не замечал, а потому был не на шутку озадачен. - Я попробую, - согласился Альберт. - Вот и хорошо. - Я постараюсь. Так какие у тебя еще есть доказательства существования реального мира? Не дождавшись ответа, Альба поднялся и начал медленно спускаться с холма, а рука Голли осталась висеть в воздухе, пока он с силой не прижал ее к себе и не ощутил долгожданное расслабление мышц. "Все равно у него нос красный от мороза, - рассуждал Голл, - и ботинки отца на нем протекают. К тому же велики... Почему они ему велики? Ведь это не удобно. У него всего лишь аномальный креатив. Это не дает ему права возомнить себя..." - он многозначительно развел руками, возвел взор к небесам и остолбенел. Ветка дерева ощетинилась толстой хвоей. Голли осторожно поднялся и подтянул к себе зеленую лапку, чтобы убедиться, что это не бред, но укололся и вдохнул запах сосновой смолы с привкусом красноватых плодов, которые собирал здесь на варенье каждое лето. И вместо того, чтобы пойти домой спать в сопровождении самых противоречивых видений, опустился на скамейку и просидел неподвижно до рассвета.