Генри Олди - Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер

«Вали все на меня!» — ухмыльнулся издалека старик-экзекутор.

«Спасибо, Гишер!»

— Я — экзекутор. Помнишь Кемчугу? Гишер многому меня научил. Плюс пси-устойчивость невропаста. Посмотри в энциклопедии: мы негипнабельны, и так далее.

— Энциклопедия? — явный хомицид-1, способный к убийству в любой момент, вехден колебался. Давняя приязнь мешала простому решению. — А в энциклопедии сказано, что мне теперь с тобой делать? Был бы жив Кавабата…

Уголок «глаза» засек движение. Дверная мембрана распалась, и в рубке объявилась Юлия, сопровождаемая захватчиками. Удивление, на миг вспыхнув в ее взгляде, подчиняясь железной воле, уступило место вежливому интересу. Это была прежняя, умная и расчетливая стерва, вполне способная рассорить два созвездия в разных концах Галактики.

— Привели, — доложил барабанщик.

— Не скажу, что рад видеть вас, миледи, — Фаруд открыл лицо, сдвинув повязку на грудь. — Жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах. Выбор у меня невелик.

— У вас вообще нет выбора, Сагзи.

Помпилианка стояла к Лючано спиной. Но он без труда представил милую улыбку, адресованную вехдену.

— Вы не предложите даме сесть?

— Бижан, кресло!

Трубач подогнал кресло, ролики которого двигались в полозьях на полу рубки. Кивком поблагодарив музыканта, Юлия забралась в кресло с ногами. Грация кошки, вид капризной нимфетки. Оставалось гадать, какой фортель она выкинет сейчас.

— Минуту назад вы, Сагзи, размышляли: убить меня, или попробовать договориться? Как человек бывалый, вы избрали убийство. Так вот, любезный друг, повторяю: выбора у вас нет. Убить меня вы не можете. Придется идти на компромисс.

— Вы уверены?

Юлия частично заслонила рамку гиперсвязи. Камера на «удочке», уловив желание носителя шлема, завертелась, ища более приемлемый ракурс. Удобная штука, однако! А за спину себе заглянуть можно?

За спиной, укреплен «липучкой» на панели обзорников, висел очередной снимок. Фаруд, Бижан и барабанщик обнимались со светловолосым громилой — тоже, должно быть, музыкантом с большой дороги. Вся компания сверкала белозубыми ухмылками. У барабанщика зубы росли вкривь и вкось. А Фаруд, считай, висел на громиле, хохоча до слез.

— Вам знакома помпилианская система дальней связи?

— В общих чертах.

— Сейчас объясню. Наше «клеймо» действует на любых расстояниях, обеспечивая контакт хозяина с рабами. Мы в силах мгновенно передать сообщение «почтовому» рабу. Или принудить его к определенным действиям. Рада сообщить, что у меня таких рабов не один, и не два. На разных планетах. В данный момент они «законсервированы».

— В смысле?

«Она блефует! Фаруд не в курсе ее обезрабливания!..»

— Я ими не пользуюсь. Они едят, пьют и бездельничают. А в мозгах у них, как в банковском сейфе, хранится информация разного рода. Догадайтесь, Сагзи: что именно я загрузила в «сейфы» моих почтовиков в первую очередь?

— Раб не может быть свидетелем, миледи.

Показное спокойствие стоило вехдену немалых усилий.

— Но раба можно освободить. Дистанционно, в течение доли секунды. А в случае смерти хозяина рабы, не оформленные в завещании на наследника, освобождаются автоматически. Мои почтовики, например, в завещании не фигурируют. На них открыты особые счета в банке. Освободившись, они сумеют воспользоваться деньгами, лишь сообщив кое-какие сведения куда следует. Представителям соответствующих служб, журналистам, государственным чиновникам. Получив свободу, они с радостью помчатся…

— Ложь! Вы не посмеете! Всплывет и ваша роль в этом деле!

— Живая — не посмею. Вернее, не захочу. Это страховка, дружок, — в речи Юлии пробились знакомые обороты экзекутора. — Милый женский секрет. Береги меня, сдувай пылинки, и доживешь до глубокой…

Сокрушительный удар потряс корабль до основания.

Свет мигнул и погас.

Лючано выбросило из кресла. Он покатился по полу, благословляя спасительный МОРС. «Удочка» на шлеме моталась, пытаясь стабилизировать изображение. Знать бы, почему, но в поле зрения неизменно попадала дрейфующая по рубке голосфера. Время остановилось, миг растянулся на световой год; жестяная коробка, барахтающаяся в чернилах Вселенной, и букашки, запертые в ней, потеряли всякий смысл.

Осталась лишь сфера, где был ад.

В реакторном отсеке творился кошмар. Рваная дыра в стене топорщилась лепестками слоеного термосила. Казалось, злой мальчишка пробил жестянку гвоздем. Тарталья представил себе этот гвоздь, силу удара — и ужаснулся.

Все незакрепленные предметы вынесло в пробоину. Краткий всхлип воздуха, выходящего наружу — и в отсеке воцарилось суровое безмолвие космоса. Смешно кувыркаясь, нелепое на фоне звездных россыпей, от корабля удалялось тело одного из вехденов.

Второй куда-то исчез.

Цилиндр реактора раскололся наискось. Из него хлестали огненные плети — вялые, жиденькие, тускнея и угасая. Прежде белое с голубоватым отливом, сияние желтело, подобно кроне дерева осенью. Золотистое свечение по краям налилось пурпуром. Пурпур темнел, обретая цвет темной киновари.

Кровь корабля сворачивалась.

«По крайней мере, мы не взорвемся», — решил Лючано. В финальной вспышке угасающего реактора он разглядел смутную тень, возникшую в отсеке. Мрачный силуэт; гротескная пародия на человека. Тень шагнула вперед, как если бы намеревалась выйти из сферы коммуникатора, и связь прервалась.

Время встряхнулось и ринулось вскачь, наверстывая упущенное.

Над пультом отчаянно мигала ярко-оранжевая строка: «Тревога! Разгерметизация корабля!» Выла сирена, вихляющимся сверлом разрушая мозг. Звук дергал нервы, как пьяный бездарь — струны расстроенной вдрызг гитары, грозя швырнуть рассудок в бездну паники.

Лючано балансировал на самом краю.

Он попробовал встать, но корабль опять тряхнуло. Компенсаторы инерции подвели: Тарталью кинуло на пульт. Он успел выставить руки. Ладони с размаху влипли в ряды мерцающих биосенсоров. Следом в соприкосновение с пультом пришел шлем. «Внешнее» зрение мигнуло, закружилась голова… Нет, это корабль начал вращаться!

«Ты дал какую-то команду, малыш…»

Проклятье! Былая тряска теперь выглядела детской забавой. Шалун-великан от души наподдал жестянку ногой. Лючано полетел кувырком, без особого успеха пытаясь за что-нибудь зацепиться. Он искренне жалел, что перед отлетом с Сеченя забыл написать завещание. Прокатившись по потолку, рухнул на опрокинутое кресло, въехал локтем в грудь Юлии, врезался в барабанщика, разевающего рот, как рыба на берегу…