Жюль Верн - Том 8. Черная Индия. Пятнадцатилетний капитан. Пятьсот миллионов бегумы

Марсель стоял молча. Ему в сущности нечего было сказать. Герр Шульце наслаждался полным торжеством, поэтому он даже несколько смягчился.

- Меня только одно не удовлетворяет, - сказал он.

- Что именно? - спросил Марсель.

- А то, что мне не удается добиться того, чтобы выстрел и взрыв были совершенно бесшумны. Досадно, что выстрел из моего орудия слишком напоминает выстрел самой обыкновенной пушки. Подумайте только, что было бы, если б и то и другое происходило совершенно бесшумно! Эта неожиданная смерть, которая прилетает беззвучно ясной тихой ночью и настигает внезапно сотни тысяч людей...

Воображаемая картина так увлекла герра Шульце, что он замолчал, поглощенный своей мечтой, которая в сущности была не чем иным, как манией величия. Марсель неожиданно вывел его из этого блаженного состояния.

- Все это, конечно, превосходно, действительно превосходно, - сказал он. - Но соорудить тысячу таких пушек - на это нужно время и деньги.

- Деньги? Денег у нас хватит! А время? Временем распоряжаемся мы.

Этот немец, истинный представитель своей нации, говорил с полным убеждением, искренне веря своим словам.

- Допустим, - продолжал Марсель. - Конечно, ваш снаряд, наполненный углекислотой, не такая уж новинка - снаряды с удушливыми газами были изобретены уже давно, но что касается его разрушительной силы, она чудовищна, с этим спорить не приходится. Тут только...

- Что только?

- Не слишком ли мал его удельный вес? Пролетит ли он сорок километров?

- С меня достаточно, если он пролетит восемь, - усмехаясь, ответил герр Шульце. - Но вот, - добавил он, показывая на другую бомбу, - вот вам чугунный снаряд. Он с начинкой. Эта начинка представляет собою сотню маленьких, симметрично расположенных пушечек, которые входят одна в другую наподобие цилиндров в подзорной трубе. Эти пушечки, которые после взрыва разлетаются, как снаряды, через мгновение выбрасывают из себя маленькие бомбы с зажигательными веществами. Это все равно как если бы я бросил в пространство целую батарею, способную охватить пожаром и смертью весь город, объять его со всех сторон бушующим, неугасимым огнем. И вес этого снаряда рассчитан точно - как раз на сорок километров! Вскоре я произведу один опыт, и тогда те, что сомневаются, смогут собственными руками ощупать сотни тысяч трупов, которые мой снаряд уложит на месте.

Чудовищные зубы Шульце так и сверкали. Марсель с наслаждением выбил бы ему пяток-другой. Но, сделав над собой усилие, он сдержался. Он узнал еще далеко не все, что ему было нужно.

- Да, - повторил герр Шульце, - скоро мы произведем решительный опыт.

- Как? Где? - вскричал Марсель.

- Как? Да вот при помощи одного из этих снарядов, который, будучи выпущен из моего орудия, перелетит горный кряж Каскад-Маунтс. Вы спрашиваете где будет произведен опыт? Над городом, который лежит от нас на расстоянии сорока километров. Город этот не ожидает, что на него обрушится такой громовый удар, а если бы даже и ожидал, ему нечем защитить себя от его испепеляющей силы. Нынче у нас пятое сентября, так вот тринадцатого сентября, в одиннадцать сорок пять вечера, Франсевилль исчезнет с лица земли! Его постигнет участь Содома. Профессор Шульце низринет на него пламя с небес.

Марсель от этого неожиданного заявления весь похолодел. К счастью, Шульце не заметил впечатления, какое произвели на слушателя его слова, и продолжал с жаром:

- Мы здесь, в Штальштадте, делаем как раз обратное тому, что делают изобретатели Франсевилля. Мы стремимся сократить человеческую жизнь, тогда как они изыскивают способы продлить ее. Но их усилия обречены на гибель, и только смерть, которую мы ниспошлем на них, даст место новой жизни. Однако все в природе имеет свой смысл, и доктор Саразен, основав свой город, предоставил, мне, сам того не зная, прекрасный материал для опытов.

Марсель слушал его и не верил своим ушам.

- Но, сударь, - вымолвил он, наконец, с невольной дрожью в голосе, которая как будто на мгновенье привлекла внимание стального короля, - ведь жители Франсевилля не сделали вам ничего дурного! Насколько мне известно, у вас нет повода искать с ними ссоры.

- Дорогой мой, - отвечал Шульце, - в вашем, вообще говоря, недурно устроенном мозгу сохранились кое-какие вздорные кельтские идеи, и, если бы вам предстояла долгая жизнь, они могли бы сильно повредить вам. Добро, зло, право - все это вещи относительные и весьма условные. В мире нет ничего абсолютного, за исключением великих законов природы. Один из этих законов - борьба за существование - столь же непреложный, как закон всемирного тяготения. Пытаться уклониться от него бессмысленно. Надо жить и действовать так, как он нам диктует. И вот потому-то я и уничтожу город доктора Саразена. С помощью моей пушки пятьдесят тысяч германцев без труда отправят на тот свет сто тысяч жалких мечтателей, ибо эта порода обречена на гибель.

Марсель понял, что пытаться отговорить герра Шульце от его преступной затеи - дело бесполезное. Они вышли из зала снарядов. Герр Шульце запер за собой дверь секретным запором, и они вернулись в столовую.

Герр Шульце уселся в кресло, спокойно поднес к губам кружку пива, позвонил и приказал подать себе новую трубку взамен разбитой.

- Арминий и Сигимер здесь? - спросил он лакея.

- Здесь, господин Шульце.

- Скажите им, чтобы они никуда не уходили.

Когда слуга вышел, стальной король повернулся к Марселю и пристально посмотрел ему в лицо. Марсель спокойно выдержал этот холодный, непроницаемый взгляд.

- Вы серьезно намереваетесь привести в исполнение то, что задумали? - спросил он.

- Совершенно серьезно. Мне известны до одной десятой секунды широта и долгота Франсевилля. Тринадцатого сентября в одиннадцать часов сорок пять минут вечера он прекратит свое существование.

- Лучше вам было бы держать про себя подобный проект.

- Вы, дорогой мой, повидимому, абсолютно не способны мыслить логически. Поэтому мне не так уж приходится жалеть, что смерть постигнет вас в таком юном возрасте.

Марсель при этих словах поднялся с места.

- Неужели вам не ясно, - невозмутимо продолжал герр Шульце, - что если я позволил себе кому-то рассказать о своих проектах, так, значит, я уверен, что этот человек никогда не сможет рассказать того, что он от меня услышал.

Он позвонил, и тотчас же в дверях появились два гиганта - Арминий и Сигимер.

- Вам хотелось проникнуть в мою тайну, - сказал герр Шульце. - Ну вот, ваше желание удовлетворено. А теперь вы должны умереть.

Марсель безмолвствовал.

- Вы достаточно умны и вряд ли могли предполагать, что после того, как я открыл вам свою тайну, я позволю вам жить. Это было бы с моей стороны непростительным легкомыслием, полным отсутствием логики. Цель, которую я ставлю перед собой, столь грандиозна, что я не могу рисковать успехом дела из-за таких, можно сказать, ничтожных соображений, как жизнь одного человека - даже такого человека, как вы, дорогой мой, чьи умственные способности я высоко ценю. Признаться, я сейчас очень жалею, что мое уязвленное самолюбие толкнуло меня на излишнюю откровенность и теперь ставит перед необходимостью вас уничтожить. Но вы должны сами понимать: когда перед человеком стоит такая цель, какую я поставил перед собой, ни о каком личном чувстве не может быть речи. Могу вам сказать теперь, что ваш предшественник, Зоне, погиб не от взрыва динамита, а от того, что он проник в мою тайну. Так что вы видите, это правило без исключений, я не могу от него отступить. Ничего не поделаешь.