Владимир Обручев - Плутония. Земля Санникова. Библиотека фантастики в 24 томах. Том 3

Он сидел еще с бумагой в руках и не знал, что ему делать: послать ли немедленно погоню за ушедшими или поверить словам Горохова и подождать. В руках у него еще остался один из пришельцев, и ему казалось, что они не уйдут без своего товарища.

И вдруг у него мелькнула мысль: а не пошли ли белые колдуны к священному озеру, чтобы высушить его, как в прошлый раз, когда они Горохова тоже оставили дома?

Он оделся, вышел из землянки, вызвав с собой трех воинов, и велел им сходить к священному озеру и посмотреть, не там ли белые люди или не были ли там. Вернувшись, он сказал Горохову:

— Ты оставайся здесь, в моем жилище, пока не вернутся другие.

К обеду посланные вернулись и заявили Амнундаку:

— Белых людей на священном озере нет, но они были там — мы видели их следы на снегу: три больших следа и один поменьше.

— Вот видишь, ты солгал мне или они солгали тебе в своем письме!.. — вскричал Амнундак, обращаясь к Горохову, а потом спросил воинов: — А священное озеро опять высохло?

— Нет, великий вождь, оно не высохло — оно стало даже больше, вода вышла из берегов, и к жертвенному камню нельзя подойти. Амнундак нахмурился: он не знал, хороший ли это или худой признак, что озеро вышло из берегов. И, как всегда в затруднительных случаях, понадеялся на шамана.

— Идите и расскажите шаману, что вы видели… Постойте!.. Как вы узнали, что следы на снегу оставили белые люди? Вы знаете их обувь?

— Следы, собственно, были медвежьи, — ответил старший из воинов, — но мы думаем, что белые колдуны могли превратиться в медведей, чтобы мы не узнали по следу, куда они ходили.

Горохов расхохотался. Онкилоны с удивлением посмотрели на него, а Амнундак спросил сердито:

— Почему тебе так весело?

Горохов спохватился, что для него невыгодно разуверять онкилонов в могуществе белых, и ответил:

— Мне стало смешно, что они и Аннуир превратили в медведицу: ведь их трое, а следов воины видели четыре.

— Да, да, четвертый след поменьше — видно, женский! — подтвердили воины.

— Хорошо, идите к шаману, — решил Амнундак.

…Вернувшись, посланные сообщили, что шаман сам хочет пойти к священному озеру, а потом придет сюда на моление, и велел приготовить жертвенного оленя.

Горохов, за каждым шагом которого, по распоряжению Амнундака, следили воины, лежал на своей постели и думал, хорошо ли он сделал, что остался один у онкилонов. Если случатся опять какие-нибудь несчастия, онкилоны начнут их приписывать ему, или уходу его товарищей, или и тому и другому. Могут потребовать от него то, что он сделать не может, начнут угрожать…

Мало ли что могут придумать эти люди!

Не уйти ли тоже? Товарищи обещали ждать его двое суток. Только теперь его караулят, и уйти нелегко. А что еще намолит вечером шаман? Он совсем было приуныл, и только его жена Раку, подсевшая к нему, развлекла его своей болтовней.

В сумерки явился шаман, пошептался с Амнундаком, потом сел к огню погреть свои костлявые руки; он глядел упорно на пламя, и губы его беззвучно двигались. Потом поднял голову и сказал:

— Пора пришла!

— Женщины, берите детей и идите в жилище белых людей — оно пустое.

Сидите там, пока вас не позовут! — распорядился вождь. Горохову стало страшно. В последний раз женщин так же выслали из жилища на время моления, после которого последовала кровавая ночная жертва на берегу священного озера. О ней он узнал впервые сегодня от своей жены, которая случайно проболталась.

Не задумал ли шаман и в этот раз ввести озеро в берега посредством жертвы? И этой жертвой будет он! Он похолодел, и сердце замерло в груди.

— Иди и ты с женщинами в свое жилище!.. — обратился к нему Амнундак.

— Женщины, смотрите, чтобы он никуда не уходил, — вы отвечаете за него!

Это немного успокоило Горохова. Если бы его хотели принести в жертву, то незачем было отпускать его из жилища с одними женщинами. Если бы он знал, что Амнундак после его ухода велит двум воинам сторожить землянку снаружи, он не был бы так спокоен. Женщины наполнили опустевшую землянку смехом и болтовней, живо развели огонь и расселись вокруг него. Горохов улегся на свою постель и сейчас же протянул руку к ружью, которое всегда лежало рядом, у стенки. Ружья не оказалось. Кто его унес? Неужели товарищи? Едва ли они отняли у него это могущественное оружие. Но они тогда взяли бы и патроны; Горохов пошарил в котомке и нашел целую пачку. Очевидно, онкилоны по приказу Амнундака сегодня обшарили его постель и унесли эту страшную палку, выбрасывающую громы и молнии, чтобы лишить его возможности защищаться. Дело совсем дрянь; они, несомненно, замыслили недоброе. Горохов подозвал к себе Раку и под смех и болтовню женщин стал ее расспрашивать обиняками о намерении онкилонов. Но она не могла сообщить ему ничего определенного, только разные глупые женские разговоры о могуществе и пагубном влиянии белых колдунов. Вдруг Горохов вспомнил, что в последний раз, когда они ходили на свою базу, они принесли запасное ружье, совершенно новое, которое хотели на прощанье подарить Амнундаку. Не забыли ли его товарищи? Вот было бы счастье! Оно лежало в разобранном и запакованном виде в головах постели Горюнова, и онкилоны едва ли догадались, что этот сверток — тоже палка с молниями. Горохову захотелось сейчас же убедиться в этом. Ведь после моления ружье может очень понадобиться, чтобы защищать свою жизнь. Он отпустил Раку к остальным, а сам немного погодя перешел на постель Горюнова, объяснив, что здесь почетное место и веселее, чем в его углу. Он прилег, стал осторожно шарить и в глубине изголовья под шкурами и слоем сена нащупал сверток. Но как его развернуть и собрать ружье, не обратив на себя внимания женщин? Чем бы занять их? А не проделать ли все у них на глазах в виде фокуса, который произведет впечатление? Пожалуй, это будет самое лучшее — они увидят, что из бумаги и кусков вырастает страшная палка.

Вытащив сверток, он сел на край постели, но не рядом с женщинами, и сказал, что покажет сейчас превращение “вот этой дубинки, взятой у людоедов, в палку, выбрасывающую громы и молнии”. Некоторые женщины закричали: “Ой, не надо!”, но любопытство большинства победило. Горохов начал развязывать сверток, упакованный еще в магазине в столице; развязав бечевки, он передал их женщинам, никогда еще не видавшим подобного.

Бечевки пошли по рукам, и их разглядывали внимательно. Потом он развернул большие листы оберточной бумаги, также никогда не виданной онкилонами; и они пошли по рукам; женщины удивлялись “тонкой желтой коже”. Когда один лист, поднесенный слишком близко к огню, вспыхнул ярким пламенем, раздались крики ужаса и удивления — кожа так не горела. Пока все взоры были устремлены на пылавший лист, Горохов быстро собрал ружье — это была двустволка центрального боя, с одним нарезным стволом для пули, — взял его на прицел и воскликнул: