Майкл Суэнвик - Хроники железных драконов (сборник)
А падать пришлось бы долго, можно было бы, наверное, даже и заскучать. Внизу проплывали облака, сквозь их просветы проглядывала земля. Она выглядела недостижимо далекой и невероятно романтичной. Ему страстно хотелось быть сейчас там, внизу, на обочине какой-нибудь из паутинно-тонких дорог, стоять, выставив руку с отставленным большим пальцем, и ловить попутку, которая подбросит его поближе к Лемурии.
Из только что покинутого им зала донеслись приглушенные голоса. Вилл затаил дыхание. Но никто так и не догадался выглянуть в окно, и через пару минут все стихло.
Вот уж влип так влип. Он боялся вернуться, а пройти по карнизу дальше просто не мог физически. Вилл сунул совсем окоченевшие руки в карманы и наткнулся на то самое письмо.
Решив, что самое место и время, он вынул его и начал читать.
Дорогой сын.
Теперь-то ты все уже знаешь! Прости уж, что я сыграл с тобой такую скверную шуточку, но что мне было еще делать? Вавилон нуждался в царе, а я для этой роли немного староват и слишком уж независим во мнениях. Да и не я, собственно, решил втягивать тебя в это дело. Престол пустовал настолько долго, что сам уже начал тебя искать. Он тебя притягивал. Не будь моего вмешательства, нашли бы тебя на этом поезде, шедшем из лагеря «Оберон», – и когда бы тебя сделали царем, ты не был бы готов принять то решение, которое ты только что принял.
Ну конечно же, я не знаю, чего ты там решил, выбор был полностью твой, но мне кажется, что я изучил тебя довольно подробно. Так вот, если я не ошибаюсь – а когда это я ошибался? – ты ищешь, куда бы приложить вновь обретенные силы, и пытаешься рассудить, что же все-таки следует сделать с нашим миром.
Но есть один небольшой секрет, который останется между нами: ничего с ним делать не надо.
Мир далеко не идеален и никогда не будет идеальным. Но сколько бы ни было в нем страданий и мук, мир – прекрасное место, и жить в нем прекрасно. Он даровал мне, хотя и ненадолго, тесное знакомство с тобой, и, что касается меня, это с лихвой окупает все, что угодно. Научись восторгаться неидеальным миром. Ты ловкач не хуже меня самого. Сделай так, чтобы путь твой был радостным, и ты будешь не просто ловкачом, а великим.
С любовью,
твой отец (Нат), милостью СемерыхМардук XXIII ОтсутствующийВилл отпустил письмо на волю ветра, а затем глубоко, прерывисто вздохнул. Холодный воздух бодрил, как шампанское со льда. Жизнь билась в нем и кипела, как никогда прежде. И она представлялась ему драгоценной тоже как никогда прежде. Он взглянул на уходящий вниз склон Вавилона. Отсюда, сверху, город казался поразительно хрупким и беззащитным. И поразительно прекрасным.
За такой город можно и умереть.
Вдалеке на фоне облаков плясало крошечное темное пятнышко. Оно смутно напоминало нечто знакомое. Вилл не был уверен, что ему достанет храбрости спрыгнуть вниз, этой мысли противилось все его тело. С огромным удивлением он осознал, что то, что казалось ему прежде нескончаемой вереницей несчастий и бед, было в действительности очень хорошей жизнью, и было до слез обидно, что придется с нею расстаться. Он глубоко, как перед прыжком в холодную воду, вздохнул.
Словно чудом возникшая, Алкиона натянула поводья буквально под самым его карнизом.
– Садись, придурок хренов! – крикнула она, еле сдерживая громко ржащего гиппогрифа. – Еще минута, и они нас заметят.
Вилл вытаращил глаза.
Затем прыгнул на круп гиппогрифа и крепко обхватил ее за талию.
– Как ты узнала, что я на этом карнизе? – спросил он с благодарным облегчением.
– А зря я, что ли, возглавляю этот проклятый отдел знамений и пророчеств? Кому, как не мне, знать подобные вещи.
Оставшийся за спиною «Арарат» становился все меньше и меньше. А впереди безбрежным океаном простиралось небо с плывущими по нему материками облаков, со множеством гаваней и городов и зыбко колышущихся замков.
– Мы не можем быть вместе. Четыре недели, и нам конец.
– Тоже мне умник нашелся. Знаю я это, прекрасно знаю. Только не думаю, что за неделю или там, скажем, за три ты сделаешь меня чрезмерно счастливой. Ну а потом… что ж, через год можно будет сделать новую попытку.
– А спорим, что за три недели я сделаю тебя чрезмерно счастливой. Да что там три недели, я уложусь в десять суток, если не меньше.
– Жопа ты с ручкой! – рассмеялась Алкиона, развернула свою зверюгу, и они летели по плавной дуге, и он был молод и радостен и безгранично влюблен. Его любимая была рядом, и она тоже его любила. В их распоряжении был весь мир, и мир этот искрился бессчетными возможностями.
Ну да, долго это не продлится. А кому какая, на хрен, разница?
20
Чем сердце успокоилось
Вернуться в Вавилон было для Вилла все равно что взяться перечитывать любимую книгу, которую он помнил едва ли не дословно. Конечно же, Вавилон содержал в себе тысячу тысяч рассказов – уже само его название означало на древнем языке «книга», хотя некоторые ученые толковали его чуть иначе: «библиотека», – и эти рассказы постоянно изменялись, заканчивались, начинались вновь. Но если посидеть на Обсидиановом Престоле, получить власть и силу царя-дракона, дающие возможность воспринять и понять весь город как целое, нельзя не увидеть, что все это один рассказ, славный и горестный, и он повторяется вновь и вновь, как времена года.
Прошло уже лет двадцать, как Вилл последний раз был в Вавилоне. Каждый здешний кирпич, каждый запах заставляли его сердце сжиматься. Последний раз он ходил по этим улицам совсем еще юным. Сейчас-то юным его не назовешь. Но годы ушли не просто так, они оставили ему богатство в виде хитрости и сноровки. Нат был бы вправе гордиться своим сыном. Увидев Вилла сейчас, никто бы не смог догадаться, что он кого-то ждет, и ждет напряженно, с замирающим сердцем. Случись кому-нибудь посмотреть в его сторону (но они не смотрели в его сторону, когда ему самому этого не хотелось), этот «кто-то» принял бы его за праздного фланера, ненадолго остановившегося перед тем, как проследовать дальше по своим пустяшным делам. А шрам на лице он неизбежно истолковал бы как след некой юношеской спортивной забавы.
А ведь он стоял здесь уже много часов. И был готов стоять хоть всю вечность.
И вдруг его сердце подпрыгнуло.
Дверь, за которой он тайком наблюдал, открылась, и оттуда вышла девушка. Худощавая, в панковской кожаной куртке и с остроконечными ушами, явно говорившими, что в ее жилах течет благородная кровь. Была в ней и смертная кровь, но чтобы это заметить, нужен был такой, как у Вилла, опыт. Ее губы были окрашены черной помадой, ее голова наполовину выбрита. Лицо у нее было какое-то оголодавшее.
Губы Вилла изогнулись в улыбке, которую не смог бы уловить ни один фотограф. Это была она! Чтобы найти эту девушку по немногим ключам, предоставленным ее матерью, ему потребовались годы. А теперь он с первого взгляда понял, что это – именно она, и навсегда прикипел к ней сердцем. Он подождал, пока девушка с ним не поравнялась, а затем протянул руку с пачкой «Мальборо».
– Слышь, принцесса, – спросил он с дружелюбной фамильярностью, – огоньку не найдется?
Примечания
1
Глам – оживший мертвец, персонаж исландской «Саги о Греттире».
2
«Волшебная гора» (нем.).
3
«Чарующий» (фр.).
4
«Дерьмо времени» (фр.).
5
Ничто, пустяк, ерунда (исп.).
6
Пустяк, ерунда (исп.).
7
Сглаз (ит.).
8
Здесь и далее трансовый бред персонажа представляет собой отрывки из прямого репортажа американского астронавта Нила Армстронга с поверхности Луны.
9
«Транс Эм» («Trans Am», сокращение от «Trans American») – модификация автомобиля «Pontiac Firebird» 1969 года.
10
Вечный свет (лат.).
11
Пак – проказливый эльф из английского фольклора, один из персонажей комедии У. Шекспира «Сон в летнюю ночь». Позднее эльф Пак появляется в детской исторической книге Р. Киплинга «Пак с Паковой горки».
12
Отец Лжи – Сатана, лукавый (Ин 8: 44).
13
Ноябрь (гэл.).
14
Закон подлунного мира (лат.).
15
Электрум – природное низкопробное золото либо сплав золота с большим количеством серебра.
16
Согласно верованиям многих народов Полинезии, мана – это некая важная, очень общего плана сверхъестественная сущность, способная концентрироваться в людях и предметах. В частности, количество маны определяет силу и влияние человека.