Роджер Желязны - Этот бессмертный

— Так скоро? Я еще не видела кафедральный…

— Да, так скоро.

Он хотел, чтобы мир кончился, и он кончился.

— Здесь холодно, — сказала она, одеваясь, — и темно.

— Я знаю. Сейчас я смешаю что-нибудь выпить и уберу машину.

Он глянул на запись, покачал головой и пошел к своему бару.

— Это не совсем Конти, — заметил он, протягивая руку за бутылкой.

— Ну и что? Я не возражаю.

В данный момент он тоже не возражал. Они выпили, он убрал Яйцо, помог Эйлин надеть пальто, и они вышли.

Пока они спускались в лифте в подвал, ему хотелось, чтобы мир снова исчез, но мир не исчезал.

«В стране приблизительно 1 миллиард 800 миллионов жителей и 500 миллионов личных автомобилей. Если человек занимает два квадратных фута поверхности земли, а машина примерно 120, то становится очевидным, что в то время как люди занимают 2 миллиарда 160 миллионов квадратных футов нашей страны, экипажи занимают 67,2 миллиарда квадратных футов, то есть примерно в тридцать раз большее пространство, чем человеческий род. Если в данный момент половина этих автомобилей движется и содержит в среднем по два пассажира, то соотношение больше, чем в 47 к одному в пользу них. Как только страна станет одной мощеной плоскостью, люди либо будут жить под поверхностью земли, либо эмигрируют на другие планеты, и тогда, возможно, технологическая эволюция будет постепенно продолжаться по линиям, которые предложили для нее статистики.

Сибилл К. Делфи, заслуженный профессор в отставке.

Начало речи в Учительском колледже штата Юта».

«Папа, я добрался из школы на такси, а потом тоже на такси в космопорт, ради тамошней выставки КФ — „Снаружи“, так она называется.

Все тут нацелено на привлечение молодежи к пятилетней зацепке, как я понял. Но это сработало. Я хочу присоединиться. Я хочу уйти Наружу. Как ты думаешь, возьмут меня, когда я подрасту? Я имею в виду — возьмут Наружу, а не на какую-нибудь работу за конторским столом. Как думаешь — возьмут?

Я думаю, да.

Там была важная шишка — полковник. Он увидел шкета, шатающегося вокруг и прижимающего нос к их стеклам, и решил дать ему подсознательную рекламу. Мощно! Он провел меня по Галерее и показал все достижения космического флота, от лунной базы до Марсопорта. Он прочел мне лекцию о Великих Традициях Службы и водил меня в полицейскую комнату, где эти ребята играли в шашки и соревновались друг с другом в юморе, где „все решается умением, а не мускулами“, делали скульптуры из подкрашенной воды прямо в воздухе… Здорово!

Но если по-серьезному, я хотел бы быть там, когда. они понесутся на Пять Внешних и дальше. Помнишь грубого пограничника Френсиса Пакмена — в книге Мери Остин, кажется. Так вот, я решил туда податься.

Этот мужик из КФ, благодарение богам, не имел покровительственного тона. Мы стояли на балконе и следили за взлетающими кораблями, и он говорил мне, что если я буду напряженно учиться, я когда-нибудь поведу их. Я не стал говорить ему, что я не такой уж сосунок и получу диплом раньше, чем буду достаточно взрослый для применения его где бы то ни было, даже в Службе этого полковника. Я просто посмотрел, как корабли взлетают, и сказал: „Через десять лет я буду смотреть сверху, а не снизу“. Затем он рассказал, какой трудной была его собственная тренировка-, но я не спросил, Чего ради он связался с таким вшивым назначением, как у него. Теперь, подумав, я рад, что не спросил. Он гораздо больше походил на человека из их рекламы, чем кто-нибудь из их реальных людей. Надеюсь, я никогда не буду походить на типа из рекламы.

Спасибо тебе за деньги и за теплые носки, и за струнные квинтеты Моцарта, которые я слушаю прямо сейчас. Я хотел бы получить разрешение побывать на Луне, вместо того чтобы ехать на лето в Европу. Может быть, это возможно? Вдруг? Ну, если я одолею тот новый тест, который ты для меня придумал? Но в любом случае, пожалуйста, подумай насчет этого.

Твой сын Питер».

— Алло, Государственный госпиталь.

— Я хотела бы записаться на обследование к психиатру.

— Минутку. Я соединяю вас со Столом записи.

— Алло, Стол записи.

— Я хотела бы записаться на обследование.

— Минуточку… Какого рода обследование?

— Я хочу увидеть д-ра Шалотт. Эйлин Шалотт. Как можно скорее.

— Сейчас… я посмотрю на расписание. Вас устроит следующий вторник, два часа?

— Прекрасно.

— Ваше имя, пожалуйста.

— Де Вилл. Джилл де Вилл.

— Хорошо, мисс де Вилл. Значит, в два часа, вторник.

— Спасибо.

Человек шел рядом с шоссе. По шоссе неслись машины. На линии высокого ускорения они мелькали, как расплывающиеся пятна.

Движение было слабое.

Было 10.30 утра; холодно.

Меховой воротник у человека был поднят, руки засунуты в карманы, сам он наклонен на ветру. По ту сторону ограды дорога была сухой и чистой.

Утреннее солнце закрыли тучи. В мутном свете человек видел деревья за четверть мили.

Шаг его не менялся. Глаза не отрывались от деревьев. Мелкие камешки хрустели под ногами.

Дойдя до деревьев, он снял пальто и аккуратно сложил его.

Он положил пальто на землю и полез на дерево.

Когда он долез до ветки, которая тянулась над оградой, он посмотрел, нет ли приближающихся машин, затем схватил ветвь обеими руками, опустился вниз, повиснув на мгновенье, и упал на шоссе.

Это была идущая на восток половина шоссе, шириной в сто ярдов.

Он бросил взгляд на запад, увидел, что движения в его сторону пока нет, и пошел к центральному острову. Он понимал, что может не достичь его. В это время дня машины шли по линии высокого ускорения со скоростью приблизительно 160 миль в час. Но он шел.

Автомобиль прошел позади него. Он не остановился. Если окна были затемнены, как это обычно бывает, то пассажиры даже не знали, что он пересек их путь. Потом они, вероятно, услышат об этом и осмотрят перед и зад машины — нет ли признаков наезда.

Другой автомобиль промчался перед ним. Окна были прозрачными. На мгновение предстали два лица, раскрытые рты в виде буквы «О», а затем исчезли. Его собственное лицо ничего не выражало. Оно не изменилось. Еще две машины пролетели мимо. Он прошел по шоссе ярдов двадцать…

Двадцать пять…

Ветер или что-то под ногами сказали ему, что идет машина. Он даже не взглянул, но уголком глаза заметил идущую машину. Походки он не изменил.

У Сесила Грина окна просвечивали — ему так нравилось. Левая рука его была под ее блузкой, юбка ее была скомкана на коленях, а его правая рука лежала на рычаге, опускающем сиденье. Вдруг девушка откинулась назад, издав горловой звук.