Эндрю Пайпер - Проклятые

Уилла вошла в детскую и замерла у кроватки сына. Он казался ей в эту минуту таким же легким, как ее собственное сердце. Ей не хотелось опускать его, не хотелось с ним расставаться.

Ей пришла в голову невозможная, фантастическая мысль. Что, если она останется там, затаится — может, время забудет об их существовании и пройдет мимо? Нельзя ли ей спрятаться в безмятежном покое своего дома и вечно держать сына на руках?

— В некотором смысле ответ оказался положительным, — сказала Уилла и вытерла слезы о мое плечо. — Может, потому что там я оставила часть себя. Это когда доктора вернули меня назад. И знаешь что? Даже несмотря на то, что я оказалась жива — и чертовски счастлива быть живой, — мне было так тоскливо!

Уиллу спасли. Сначала остановили кровотечение там, где в нее попали пули, затем несколько раз переливали кровь — и дома, и потом в реанимобиле, и на хирургическом столе. Перед самым концом неотложных процедур у нее произошла остановка сердца. Пока зажимали последнюю артерию и вставляли катетеры, Уилла находилась в состоянии клинической смерти почти три минуты.

Когда же ее наконец вернули к жизни, первое, что она вспомнила, был вкус хот–дога на губах.

Она спросила про Эдди. Санитарка, увидев, что пациентка пришла в себя, собралась бежать за дежурным врачом, однако Уилла ее не отпустила. Тогда санитарка — сама мать и жена — рассказала ей все. Эдди не пострадал. С ним все хорошо. А Грега больше нет. Преступник, который стрелял в Уиллу и ее мужа и которого она не успела застрелить, повернулся к Эдди после того, как родители мальчика упали. Навел пистолет на ребенка, целясь ему между глаз. Но не выстрелил. Вместо этого он подошел к Эдди, взъерошил ему волосы, будто за что–то похвалил, и направился вниз по лестнице к входной двери. Полиция нашла его в течение часа. Он, залитый кровью и все еще под кайфом, пытался сесть в машину на Мейн–стрит. Когда ему сказали, что он арестован, убийца только расхохотался.

— Когда я узнала об этом, то больше всего огорчилась не из–за того, что потеряла Грега, а потому, что теперь надо было горевать и печалиться. — Уилла села на кровати, выпрямилась. — Я это к тому говорю, что я ведь умерла, верно? Меня больше нет, «гейм овер», всем — прощайте! И ТАМ было хорошо. А потом я оказалась снова здесь, в этом дерьме. В «последствиях», или как там это назвать. И у тебя нет выбора. Тебе приходится чувствовать, приходится жить со всем этим, проходить все этапы. Честно, я бы, наверное, даже не стала цепляться за жизнь, если бы не Эдди. Для того чтобы жить, нужно иметь цель, серьезный повод. Теперь я это знаю. Иначе жизнь становится чертовски тяжелой.

Я знал, что она имеет в виду. Как и надеялась Уилла, я понял, почему она три раза прочитала мою книгу и пришла на мою лекцию в надежде, что я окажусь, возможно, единственным человеком в мире, с которым она сможет общаться. Ад — это место по ту сторону бытия. Но он может наступить и здесь. Если не знать, ради чего жить.

А с этой женщиной, несмотря на все опасности, подстерегавшие нас, я знал, что могу получить приглашение в наш мир. И найти собственную цель жизни.

Глава 10

Мы были знакомы не больше месяца, когда я спросил Уиллу и Эдди (этого мальчугана можно было называть только так из–за его рыжих кудряшек и ушей, торчавших, словно ручки у кофейной чашки), не хотят ли они перебраться в мой дом в Уиндзоре. Конечно, это выглядело сумасшествием. Однако мне показалось, что это был самый разумный поступок в моей жизни.

На самом деле я не ожидал, что Уилла согласится. Всего год назад она похоронила в Маркелласе мужа. Она жила в своем городке с момента рождения, и я считал, что ей будет слишком тяжело порвать с прошлым.

Вместо этого она сказала:

— Давай так и сделаем.

— Серьезно? А я думал… Все–таки это твой дом…

— Дэнни, я любила мужа. Но я привязываюсь к людям, а не к домам. И теперь я хочу, чтобы ты стал одним из моих людей.

— А как насчет Эдди?

— Если хочешь, можешь спросить его сам, но я знаю, что он скажет «да».

— Почему?

Уилла сильно двинула меня кулаком в плечо.

— Ты ему нравишься. Возможно, по той же причине, что и мне.

— Да ну? И что это за причина?

Она задумалась. Некоторое время мне казалось, что ответа совсем не будет.

— Ты понимаешь, каково это — потерять все, — сказала она наконец. — С тобой это случилось. И все же ты здесь. Как мы с Эдди.

И как Эш.

Иногда ее появлению предшествовал легкий аромат, едва уловимый душноватый запах невидимой одежды. И этот душок, впитавшийся в одежду, нес особенное, как в прошлом, ощущение. Тот самый, памятный нам с детства, сладковатый аромат девчоночьей парфюмерии, которым пропитаны школьные рекреации и танцевальные площадки, смешанный с чем–то грязным, омерзительным. Словно в загноившуюся рану брызнули духами «Лавс Бэби Софт».

За последние пару недель после того как в моей жизни появились Уилла и Эдди, Эш не просто вернулась, но и удвоила свою мощь. Она стала более материальной, чем прежде, более осязаемой. Сталь и гранит.

Такой она явилась в воскресенье две недели назад.

Уилла и Эдди сидели за столом и завтракали, а я находился там же на кухне в шести футах от них и как раз захлопнул дверцу холодильника. Она стояла за ней. Реальнее некуда. Я даже смог рассмотреть, что морщинки в уголках ее губ, растянувшихся в фальшивой улыбке, на самом деле были струпьями, зажившими и полуотвалившимися. Струпьями.

Я постарался закрыть Уиллу и Эдди от ее взора, стать между ними и Эш на тот случай, если она решит, что именно в этот день ей следует раз и навсегда перейти из бестелесного состояния в плотское и стать полностью материальной. А потом совершить то, ради чего она так желала явиться в наш мир вновь. Что–то ужасное. Такое, на что ей будет любопытно посмотреть.

Именно так она чаще всего объясняла мотивы своих поступков, когда их еще можно было объяснить шалостями маленького любознательного ребенка. Любопытство. Это слово Эш произносила, когда ее спрашивали в первом классе, зачем она заперла свою лучшую подругу в подвале в ванной комнате и выключила свет. Дело в том, что накануне Эш узнала, что та страшно боится темноты. В итоге девочка сломала все ногти, пытаясь выбраться. Именно так она объяснила, зачем в возрасте восьми лет взяла соседского малыша, еще не умевшего ходить и игравшего у себя перед домом на газоне, и отнесла его на середину проезжей части.

— Мне было просто интересно, — говорила она и широко открывала удивленные глаза, словно достаточно только посмотреть в них, и любой убедится, что она абсолютно не хотела никому причинить вреда. И в большинстве случаев только это и оставалось делать. Просто посмотреть на нее и увидеть, что в этих прекрасных, синих как небо глазах ну никак не может жить никакое зло.