Людмила Стрельникова - Метаморфоза

Глава 4

Не может у нас народ спокойно жить, постоянно где-нибудь что-то случается. Дежуря в своём районе, молодой милиционер заметил в одном из частных одноэтажных домов дым, а вскоре и языки пламени в окне. Улица была пустынна. Валентина тут же вызвала пожарную команду и вернулась к дому, вокруг стала собираться зеваки. Кто-то беспокойно убеждал:

— Пожарную надо бы вызвать. Пожарную.

Но никто не трогался с места, завороженный красочным зрелищем.

— Товарищ полицейский, пожарную надо, — обратилась к нему старушка, как только он приблизился.

— Вызвали. Сейчас будет, — по-деловому отчеканил Валентин, не зная, что делать. Оставалось только командовать: — Близко не подходить. Отойдите подальше.

Пожарные между тем задерживались, а пламя разгоралось буквально по минутам.

Странные противоречивые чувства боролись в Валентине: если бы она оставалась женщиной, она могла бы спокойно дожидаться вместе с другими приезда пожарной команды, но она была сейчас представительницей сильного пола и испытывала двойной долг: как мужчина и как милиционер, долг вмешиваться и не дожидаться, пока вещи в доме сгорят дотла. Беспокойство охватывало её всё сильнее.

Тайный голос — голос самосохранения шептал: «Ты родилась женщиной и умрёшь женщиной, не стоит рисковать, крыша может рухнуть. Тушить пожары — дело мужское. Пожарная скоро приедет. Наберись терпения».

Между тем к милиционеру приблизилась женщина преклонного возраста, очевидно соседка, потому что она знала, кто находится в доме, но не очень волновалась.

— Товарищ милиционер, — обратилась она к нему по-старому, в доме — собачка, болонка. Чудесная собачка. Может сгореть.

Сзади послышался чей-то голос:

— Ой, в другой комнате огонь. Пропало нажитое.

И Валентина не выдержала. Вырвав из забора палку, разбила стекло — и сразу оттуда повалил густой чёрный дым, языки пламени лизнули занавески. Ни о чём не думая, молодой полицейский прыгнул в комнату. В лицо пахнуло жарой и едким дымом. Не зная, как имя собаки, она позвала её так, как если бы предлагала ей косточку:

— На, на, на!

На человеческий голос из дальнего угла послышалось повизгивание, и вскоре в дыму заметался белый силуэт. Половик, лежавший на полу, горел, и собака не могла через него перескочить. Тогда Валентина отбросила его в сторону и. бросилась к животному… Дым разъедал глаза, першил в горле, пламя норовило ухватиться за одежду. Схватив собаку, она сделала два огромных прыжка к проёму и выбросила собаку в окно, затем повернула назад, рванула дверцы бельевого шкафа, горящего снизу, и через окно стала выбрасывать вещи. Она совсем задыхалась, когда в проёме появилась голова пожарного, и властный голос заорал:

— Вылазь, тушить будем.

Пожарный помог выбраться наружу, а в это время в другое окно уже хлестала мощная струя воды.

Часть вещей удалось спасти. Прибежавшая хозяйка благодарно жала молодому полицейскому руку и лепетала:

— Огромное спасибо. Вы и собаку спасли, и вещи.

Я обязательно напишу о вас в газете, вы — настоящий герой. Буду требовать, чтобы вам дали медаль.

— Я выполнял свой долг, — скромно ответила Валентина.

Медаль она, конечно, не получила, так как за спасение собак пока медали не придумали, но в местной газете о ней написали, и она долго ходила с гордо поднятой головой, уверенная, что именно перерождение в мужчину всколыхнуло в ней целую кучу талантов и патриотических чувств, спавших в ней как в женщине. Вдохновлённая поощрением, она стала ещё ревностнее следить за порядком и ещё усиленнее изобретать радиотелевелосипед, тайно помышляя вообще навсегда остаться мужчиной, чтобы увековечить своё имя каким-нибудь изобретением, или каким-нибудь подвигом.

«Поймать бы настоящего матёрого рецидивиста, — мечтала она, — Вопрос только — где он.»

Но случай представился. И в этом нет ничего сверхъестественного: бывает так, что определённые периоды жизни скучны и ничем не примечательны, за несколько десятилетий не случается ни одного происшествия, и, наоборот, за один год их может произойти столько, сколько не случалось за целую жизнь. Для Валентины наступил именно такой год жизни, поэтому не было ничего удивительного в том, что произошло дальше. А дальше случилась неприятнейшая история с Евгением.

Вечером, как обычно экспериментируя на кухне с продуктами, он изготовил совершенно новое кулинарное блюдо из семян укропа, клевера, тыквы, растительного масла, выжатого им из листьев крапивы, и красного перца. Сотворив нечто новое, он решил испытать своё творенье на себе и съел небольшой кусочек. Спустя полчаса лицо его побелело, губы помертвели, голова закружилась, и едва усевшись на диван, он пролепетал трагически:

— Кажется, я отравился.

Валентина сразу испугалась.

— Что ты съел?

— Своё новое блюдо.

Она моментально поняла, что жизнь супруга в опасности, и вызвала «скорую помощь».

Медицина отреагировала молниеносно. Спустя десять минут молодой привлекательный врач в белом халате осматривал пострадавшего, затем сделал ему промывание желудка и пришёл к странному выводу:

— Вы знаете, — сообщил он, глядя на Валентину задумчиво, — у вашей жены не отравление, у неё будет ребёнок.

Хотя сообщение было сделано негромко, но Евгений, поднявшийся с дивана, рухнул на него вторично, как от удара грома, а Валентина остолбенела на несколько минут. Врач снова привёл в чувство упавшего, а Валентине сунул под нос нашатырный спирт, отчего столбняк прошёл, но ясность мышления долго ещё не возвращалась.

Врач ушёл не попрощавшись, а молодые супруги долго молча осмысливали услышанное: Евгений лёжа, Валентина стоя. Возможно, она стояла бы так до самого утра, но тут вдруг супруг запричитал на диване самым разнесчастным женским голосом:

— Бедный я, несчастный! Умру и пенсии не увижу. Что же со мной будет? И зачем я согласился на этот дурацкий эксперимент? Разве плохо мне было мужчиной, никаких забот себе не знал, ел досыта, пил вволю, и чего мне этой проклятой новизны захотелось? Пропади она пропадом. Тебя послушался, уговорили дурака. Пропащий я человек!

От таких душераздирающих причитаний Валентина обрела прежнюю ясность мышления и, как полагается мужчине, от слов перешла к делу:

— Чего испугался? Идём к нашему химику. Он что-нибудь или схимичит, или придумает.

Они заявились ко мне в самый неподходящий момент, когда в лаборатории произошёл сильный взрыв, мои пробирки и препараты превратились в груду хлама, реактивы перемешались, и сам я в порванном халате, со всклоченными волосами и чёрным лицом выглядел неприглядно.