Гарри Тертлдав - Одюбон в Атлантиде

— Художник должен быть многогранным, верно?

— Я знаю, что ты сможешь, — ободрил Гаррис, высказав больше уверенности, чем испытывал сам Одюбон.

Запах гниющего мяса напугал лошадей сильнее, чем запах орлиной крови несколько дней назад. Вьючная лошадь, перевозящая рисовальные принадлежности Одюбона, не желала подпускать его к себе. Она даже не захотела взять кусочек сахара из его провонявшей руки. В конце концов художник достал все, что ему было нужно, но мысленно назвал себя счастливчиком, потому что не заработал при этом удара копытом.

Выставив птичий таз на яркий свет, он начал делать набросок карандашом. Одюбон рисовал и стирал, рисовал и стирал. Хотя день был ясный и прохладный, по его лицу стекал пот. Задача оказалась гораздо труднее — во всяком случае для него, — чем привычное рисование. Как будто вечность прошла, прежде чем изображение обрело достаточное сходство с оригиналом.

Наконец-то удовлетворившись сделанным, Одюбон взял эскиз, чтобы показать Гаррису, но обнаружил, что его друг куда-то ушел, а он этого даже не заметил. Рисование требовало гораздо меньше сосредоточенности. Оно оставляло простор для художественного воображения. А это… это всего лишь ремесло, и он знал, что здесь ему не хватает навыков.

Едва он в первый раз макнул перо в чернила, как послышался выстрел из ружья Гарриса. Это будет ужин или новый образец. Скоро узнаю, решил Одюбон и начал превращать серые полутона в черно-белые. Ему пришлось повернуть таз, потому что за то время, пока он работал, тени на нем переместились.

Гаррис выстрелил снова. Одюбон услышал звук, но не обратил на него внимания. Его рука даже не дрогнула. Тонкая линия здесь, добавить тени там, чтобы выделить углубление и точно изобразить борозду, которую проделал орлиный коготь, прежде чем пронзить таз в том месте, где кость становилась тоньше…

— У нас есть ужин, — сообщил Гаррис. Одюбон кивнул, подтверждая, что услышал. — А вот тебе и новая работа, когда закончишь эту.

Эти слова заставили художника оторвать взгляд от бумаги. Помимо пухлого масляного дрозда Гаррис принес сероватую птичку со светлым брюшком и черной шапочкой на головке.

— Атлантийская синица! — воскликнул Одюбон. Эта птица состояла в тесном родстве с английскими и европейскими синицами и синицами-гаичками из Террановы. Натуралисты все еще спорили о том, какая из этих групп была ее ближайшей родственницей. Но в тот момент Одюбон просто обрадовался тому, что сможет делать эскизы и рисунки, отдавшись вдохновению и позволив неточностям стать достоинством, а не грехом. — Какое облегчение — снова приятная работа.

— Как продвигается дело?

Одюбон показал результат. Гаррис перевел взгляд с бумаги на оригинал и обратно. Через секунду он молча приподнял с головы широкополую шляпу, и это признание стало для Одюбона дороже любых красноречивых похвал.

— Кости — это хорошо, — проговорил художник, — но я хочу нарисовать живого крякуна!

Не получая желаемого, Одюбон постепенно приходил в отчаяние. Он даже начал верить в то, что Гаррис был прав и он приехал сюда в тот момент, когда оставалось лишь увидеть последнего в мире крякуна лежащим мертвым на лужайке. Может ли судьба оказаться настолько жестокой?

Но всякий раз, когда Одюбон впадал в уныние, Гаррис говорил:

— Во всяком случае, хотя бы что-то у нас уже есть. А отправляясь в путь, мы не сомневались даже в этом.

Каждое его слово было истиной, но от нее Одюбону всегда становилось не лучше, а только хуже.

Он потратил несколько дней, сидя в засаде возле поляны, где Гаррис обнаружил мертвого крякуна, надеясь, что тот был одним из стаи или стада, или как там правильно называется группа крякунов. Но просидел он там напрасно. Свежих птичьих следов на мягкой земле возле ручейка тоже не нашлось. И в конце концов Одюбон пришел к печальному выводу, что найденная птица бродила здесь в одиночку.

— А что, если он действительно был последним? — спрашивал художник. — Подумать только, опоздать всего на два-три дня… И почему мы не застрелили того орла раньше? Тогда крякун все еще был бы жив!

Он ожидал услышать от Гарриса уже ставшие привычными слова о благодарности судьбе за то, что у них уже есть. Но Гаррис удивил его, сказав:

— Нет смысла терзаться из-за этого. Мы ведь не знаем, тот ли самый орел погубил крякуна.

— Вообще-то да, — согласился Одюбон, подумав. — Возможно, то был другой орел-злодей. — И весьма обиделся, когда Гаррис после этих слов расхохотался.

Хотя он и вынужден был признать, что крякуны не придут на эту поляну, ему очень не хотелось ее покидать. Ведь как минимум одна живая птица часто бывала здесь всего несколько дней назад. О каком другом уголке Атлантиды — да и всего мира — он мог сказать то же самое?

Когда они с Гаррисом поехали дальше, Одюбон еще долго оглядывался.

— Не волнуйся, — утешил его неизменный оптимист Гаррис. — Впереди нас ждут места получше этого.

— Откуда ты знаешь?

Гаррис вновь удивил его, ответив:

— Потому что, насколько я могу судить, здесь еще никто и никогда не бывал. Мы сейчас едем по тропе, а не по дороге. И вот уже несколько часов я не вижу отпечатков копыт чьих-либо лошадей — только наших.

Одюбон моргнул. И огляделся — внимательно огляделся.

— Nom d'un nom![15] — пробормотал он. — Похоже на то. — По обе стороны тропы густо росли сосны, саговники и гинкго. Воздух наполняли ароматы, которые он не почувствовал бы нигде, кроме как здесь. — Мы словно попали в допотопные времена или вообще в другой мир. Как думаешь, кто проложил эту тропу?

— В ином месте я сказал бы, что олени. Может быть, и здесь тоже, но я не заметил никаких признаков, что они тут есть, — ни следов, ни помета. Масляные дрозды? Какие-нибудь другие местные большие и нелетающие птицы? Может быть, даже крякуны — кто знает?

Этих слов оказалось достаточно, чтобы Одюбон спешился и тщательно осмотрел тропу. Учитывая размеры крякунов и остаточные перепонки между пальцами на лапах, спутать их следы с чьими-либо другими было невозможно. Но ничего подобного не нашлось. Как Гаррис и предположил, Одюбон увидел следы масляных дроздов: они напомнили ему следы европейских черных дроздов или дроздов из Террановы, но с той лишь разницей, что были в три-четыре раза больше. И еще он увидел отпечатки лисьих лап, которые четко выделялись на фоне остроконечных птичьих следов. Завезенные звери проникли даже сюда, в дикое сердце Атлантиды.

«Ну конечно, — подумал он. — Мы ведь с Гаррисом тоже здесь. И масляные дрозды на ужин нам нравятся не меньше, чем лисицам».