Константин Нефедьев - Тайна Алмаза

Неужели конец? Нет, у него хватит сил подтянуться, ухватиться за край крыши, а там он спасен. Но когда он мысленно представил, что предстоит проделать его обессиленным рукам, то понял, что никогда не сможет этого сделать. Напрасно босые пальцы ног искали какую-нибудь опору. Они только скользили по гладкой поверхности стены. Юнг закрыл глаза и попробовал еще раз подтянуться.

Неимоверными усилиями это ему почти удалось. Теперь нужно было зацепиться за край крыши, но сразу же в сознание вошла предельно ясная мысль: если он хоть на одно мгновение ослабит мертвую хватку, то обессилевшие руки его не удержат.

«Да, это конец. Нужно примириться. Лучше сразу разжать пальцы и прекратить эту нечеловеческую муку. А как Широких? — мелькнула мысль. — Ведь он ждет меня».

Юнг очнулся.

Вдруг он почувствовал, что пальцы начинают скользить.

Юнг подтянул ноги, оттолкнулся. Руки скользнули по гладкой поверхности стены — и он полетел вниз.

Комиссар Широких в задумчивости ходил по узкой грязной комнатушке и тихо напевал: «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне».

Прикрутил коптилку, посмотрел на часы — без четверти двенадцать. Что-то Юнг сегодня запаздывает.

Положение было сложным. Партия ушла в подполье. Он являлся одним из ее звеньев.

Он знал, что его искали. Искали свои и, в особенности, чужие. На улицах он мог появляться только с наступлением темноты, но и тогда усиленные патрули мешали передвижению.

Днем первый же шпик опознал бы его. Широких должен был держать связь с центром, но вот уже пятый день он находится в полном неведении о происходивших событиях.

А события, если судить по обстановке, не сулят ничего доброго. Провалились одна за другой три явочные квартиры. Оставалась четвертая и последняя, которую сегодня должен установить Юнг. Неужели и здесь провал?

Случайно ли попались люди, которые должны были осуществлять с ним связь…

Или… где-то действовал провокатор.

Это нужно было проверить. Но как?

События последних дней были настолько стремительны, что ему хотя и удалось с большим трудом укрыть оружие, но сообщить о его местонахождении он уже не успел.

Положение осложнялось еще тем, что условная квартира, где он должен был находиться, была занята группой прибывших с фронта офицеров. Пришлось срочно перейти на другую конспиративную квартиру, но там был провал. Пришлось в третий раз сменить квартиру. Но о ней знал только Юнг. Рисковать сейчас, пока он не получит сообщения от Юнга, он не имеет права. Если к утру Юнг не вернется, придется идти самому.

Он знал, какая это трудная задача, не зная явок, связаться с центром, находящимся в глубоком подполье.

Был только один выход — идти на условную квартиру, занятую офицерами, и попытаться связаться с ее жильцами, если они еще на свободе.

Он подошел к окну и приложил к нему ухо. Все было тихо. Снял тужурку, проверил наган, сунул его под подушку и прилег на койку.

Среди ночи он проснулся. Ему послышался какой-то звук. Сон разом отлетел.

Широких вскочил на ноги, готовый к любым действиям, прильнул к двери и замер. Но все было тихо. «Мыши», — подумал он и лег на койку. Снова послышался тихий звук, отчетливо раздавшийся в пустых помещениях. Слух уловил чьи-то мягкие шаги, они приближались. Вот совершенно отчетливо послышалось чье-то дыхание.

Широких почувствовал, как его охватывает незнакомое чувство страха, но он сейчас же овладел собой. Если это за ним — выход только через дверь. Окно закрыто глухой ставней. Может быть, кто случайно забрел? Вспомнились рассказы о привидениях и прочей чепухе.

Шаги постепенно стихли. Он взглянул на часы, было пять часов. Мутный рассвет пробивался сквозь ставни.

Спустя некоторое время Широких, спрятав под пол старую одежду, переоделся и осторожно открыл дверь.

Внимание его привлекла доска, оторванная и приставленная около выхода. Из-под нее выглядывал какой-то сверток.

Он отодвинул доску в сторону, сверток упал и развернулся.

Широких с удивлением его рассмотрел.

Это были поношенное офицерское галифе, белая женская кружевная сорочка и опорки.

«Так вот кто был ночной гость», — подумал он. Широких узнал одежду мальчугана, которого несколько дней назад приводил Юнг.

В руки Ивану Ильичу попался небольшой кусочек картона, запутанный в складках одежды. Но он не обратил на него внимания.

Судьба вторично сталкивала его с этим мальчуганом.

Значит, ночью это он был в доме. Но почему здесь его одежда, ведь не мог же он уйти голым?

А, быть может, он еще здесь? Кто этот странный мальчуган, что он здесь делает?

Иван Ильич прошел в конец коридора. Здесь была лестница, ведущая на второй этаж.

Обычная картина поспешного бегства представилась его глазам, когда он очутился наверху. Всюду валялись бумаги, мусор. Двери нескольких комнат были настежь распахнуты.

Широких на цыпочках подошел к тем, что были прикрыты.

За первыми двумя он ничего не услышал, но когда подошел к следующей, ему почудился какой-то шорох.

Он резко рванул дверь на себя.

В комнате было темно. Но он успел заметить, как метнулась какая-то фигура.

В следующее мгновенье огненный вихрь ударил ему в лицо и опрокинул навзничь.

Перед гаснущим взором мелькнуло женское перекошенное лицо.

Глава 7

Отвергнутое предложение

— Соня! Соня! — никто не отозвался.

— Где ты вечно пропадаешь, упрямая девчонка? — Профессор Александр Неронович Щетинин прошел несколько комнат в поисках дочери. — Соня! — позвал он еще раз. — Ах, боже мой, куда она исчезла?

— Иду, иду, папа, — донеслось до него.

Профессор выглянул в окно. По свежей утренней росе бежала девушка в легком светлом платье, с распущенными волосами.

— Ты уже встал, папа? А я делаю утреннюю прогулку.

Спустя некоторое время, профессор с дочерью сидели за маленьким круглым столом.

На нем дымился кофейник, в изящной фарфоровой вазе лежало несколько аккуратно нарезанных ломтиков черного хлеба. Профессор пил кофе мелкими глотками, по временам откидываясь на спинку венского стула, салфеткой смахивал с лица бисеринки пота.

К столу подавала полная, рыхлая женщина в простом ситцевом платье. Скрестив руки на полной груди, она монотонно рассказывала:

— У Бубновых третий день хлеба не выпекают. Мается народ, и когда только все это кончится. Вот, жили мирно, — на тебе, без царя-батюшки жить захотели. Оно и обернулось. Хлеба нет, мяса нет, яйца — я и цвет их уже забыла. А тут еще опять война, енерал какой-то на Питер прет. На улицах страсть, что творится. Народу — откуда взялось, да все с ружьями под песни ходят. А песни… и… и… допрежь за энти песни враз в Сибирь, а сейчас ничего, дерут глотки. Свобода, сам себе управа. Вчерась куму встретила, так она говорит, под Питером все, как есть, энтими — как их? — окопами исковыряли. Енерала встревать собрались. А енерал-то Корнилов какой-то.