Алексей Корепанов - Без маски

Еще я думал о том, что дело, видимо, серьезное, если Костя скрывается там, в подвале, и не возвращается домой. Я не хотел даже ничего предполагать, я просто боялся что-то предполагать, и еще я хотел и верить в то, что в подвале именно Костя, и не верить в это... А если наблюдаемые мной ночные посещения подвала в доме на Хуторах не имеют никакого отношения к Косте?..

- Ты все куришь?

Наташа вышла на балкон, встала рядом, положив руки на мокрые перила, легонько прижалась плечом к моему плечу и тут же отстранилась, словно испугавшись чего-то. Я осторожно прикоснулся рукой к ее светлым волосам, провел по ним - и замер. Двое поднялись из-под подвального навеса, быстро пошли мимо окон, засунув руки в карманы курток, без свертков, миновали Наташин подъезд - и исчезли в хаосе Хуторов. Наташа задумчиво смотрела на беспросветное небо.

- Наташа, ты извини, я сейчас вернусь, - сказал я, стараясь заглянуть в ее глаза. - Отлучусь минут на пятнадцать и вернусь.

Как-то по-глупому прозвучали эти мои слова, но ничего более убедительного я просто не успел придумать. Не до дипломатии мне было. Я хотел спуститься в подвал и по-мужски потолковать с Костей.

Наташа несколько мгновений смотрела на меня, глаза ее чуть расширились от удивления.

- Я тебе все потом объясню, - заверил я, погладил ее по плечу и устремился в прихожую.

Выйдя из подъезда я нашел глазами Наташин балкон - ее темный силуэт вырисовывался на фоне освещенного окна - помахал рукой и направился к подвалу, нашаривая спички в кармане куртки.

Спустившись по ступеням, я вспомнил сегодняшний сон. Да, дверь действительно была обита железом и действительно начала открываться от нажатия моей руки. В подвале было темно и душно как в лесах какой-нибудь пятой планеты Сириуса, в нос бил очаровательный запах кошачьего общежития, чего-то кислого, преющего и гниющего. В недолгом свете горящих спичек материализовались из мрака и вновь погружались во мрак переплетения труб, холмики стекловаты, обрезки линолеума, изуродованные плоские ящики, набитые стружками, обломки ржавой арматуры, сплющенные консервные банки, сломанные стулья, доски, облепленные засохшей землей, нечто похожее на упавший с высот стратосферы сейф, бесформенные куски пенопласта, перекошенная дверь, лежащая на куче окаменевшего бетона, разбросанные по бетонному полу секции батарей парового отопления, обезображенные почти до полной неузнаваемости корыта с остатками раствора, разодранные самым невероятным образом плиты, которые называются "ДВП", заляпанный краской унитаз... Трубы вели в безнадежную темную пустоту, и чем дальше я продвигался под зданием, расходуя и расходуя спички, спотыкаясь о самый разнообразный твердый и мягкий хлам, тем больше сочувствовал грядущим поколениям, которые придут сюда после нас. Как мы не смогли пройти до конца пирамиду Хеопса, ничем, кстати, не захламленную, так и потомки не смогут преодолеть наши подвалы, и будем мы непонятны им, беззаботным жителям завтрашних светлых веков. Да что потомки - я, современник, не мог разобраться в этой кисло-прело-гниющей свалке. И ничего похожего на свертки я не обнаружил. Можно было, конечно, лезть все дальше в дебри, осваивать эту самую пятую планету Сириуса, но с меня было довольно. Я бросил под ноги последнюю спичку и прокричал в темноте, остро почувствовав вдруг всю тяжесть девяти или десяти громоздящихся надо мной этажей.

- Костя! Костя, где ты? Костя, иди сюда, это я, Алексей, твой сосед.

Что-то в ответ прошипело в трубах и зов мой замер в стекловате, словно подвальная темнота схватила и моментально задушила слишком голосистое эхо. Никто не откликнулся, будто и не было в подвале ничего живого - и я застыл в мерзкой темноте, беспомощный без спичек, прислушиваясь и ничего не слыша, словно уши мои заткнули этой самой колючей стекловатой.

Кавалерийская атака с ходу не удалась, однако я не спешил терять надежду. Я неуверенно побрел назад, пригнувшись и выставив перед собой руки с растопыренными пальцами, оступаясь и тихонько ругаясь, я на ощупь побрел к выходу, но знал, что вернусь сюда. Вернусь днем.

...Я стоял на лестничной площадке возле горящей кнопки отключенного на ночь лифта, а Наташа обходила вокруг меня, как планета вокруг тусклого остывающего солнца, и счищала щеткой с моей куртки подвальные пыль и грязь. Она ни о чем не спрашивала, и я ничего не говорил. В глазах ее не было удивления, в ее распахнутых глазах...

Я вошел в прихожую и медленно снял куртку. И долго отмывался от подвальных запахов. И шагнул в комнату, где посреди белого-белого... было ее лицо...

Перед началом рабочего дня я попользовался электробритвой Цыгульского - он держал ее в своем столе на всякий случай, и таких случаев, по-моему, было у него немало. Эх, молодость, что с нее взять? Цыгульский ворвался в комнату ровно в девять и, разложив блокноты, принялся что-то лихорадочно писать. В начале десятого пришла запыхавшаяся Галка и около получаса обстоятельно рассказывала о здоровье Славика. Потом я просмотрел субботний номер. Моя страничка выглядела неплохо: ответы читателям, рассказ Гончаренко, НФ-новости, подготовленные клубом любителей фантастики при областной библиотеке, адреса книгообмена, рецензия на новый столичный сборник "В королевстве Кирпирляйн". Все было на своем месте и радовало глаз.

Хотелось позвонить Наташе, позвонить просто так, услышать ее голос, но я не решался. "Я тебе сама позвоню", - сказала она сегодня утром и взгляд ее был непонятным. Сомневалась она в чем-то или хотела в чем-то разобраться, или прислушивалась к прошлому - а все мы сотканы из прошлого - или было тут что-то еще?..

Я все-таки набрал ее номер, но сразу же положил трубку. Никогда не следует набиваться. Назойливость - одно из неприятнейших качеств людских. И торопить события тоже не надо - каждому событию уготован свой срок и свое место под солнцем. Проведя такой сеанс самовнушения, я неожиданно для самого себя позвонил в справочное бюро и узнал у безымянной "восьмой" телефон горотдела милиции. Вообще-то я был уверен, что никаких сведений мне по телефону не дадут и, скорее всего, придется пользоваться связями, которые есть у каждого газетчика (да и все наше общество, увы, держится на связях), но все-таки решил начать со звонка. В любом деле я предпочитал идти от простого к сложному. Диалектически.

Я представился отозвавшемуся на мой звонок сотруднику горотдела капитану Симоненко - так он отрекомендовался - и коротко изложил суть вопроса: могу ли я, как журналист, получить сведения о пропавших детях и подростках?

- Обращайтесь к замначальника, - отчеканил капитан Симоненко. - Он у нас по связям с прессой.

Записав телефон и имя замначальника, я продолжил свою телефонную разведку. Номер был долго занят, я уже терял терпение, накручивая и накручивая диск, но наконец дозвонился и получил согласие на аудиенцию.