Майкл Муркок - Узники неба

К полудню Фаустафф с трудом перебрался через два извилистых каньона и был на полпути к горам. Он проспал около часа, прежде чем идти дальше. Он намеревался найти по возможности пологие горные склоны, где не было бы особенно тяжело карабкаться и не лежал бы снег, затруднявший его продвижение. А наверху он смог бы вернее сообразить, где именно он находится, и прикинуть маршрут. Он знал, что база где-то на северо-востоке от него, но, возможно, до нее придется обогнуть полмира. Бесплодная, почти полностью покрытая мрачными горными цепями, эта планета все же была Землей, имея примерно те же самые размеры. И даже если его база совсем неподалеку, он не должен рассчитывать на спасение раньше чем через неделю, а скорее — гораздо дольше. Он утешался тем, что все равно лучше быть здесь, чем с Орелли, и оставалась еще слабая надежда на поисковые отряды, хотя, вероятно, его уже считают убитым. А это было бы самым худшим. Не будучи самонадеян, он сознавал, что с его смертью организация может лишиться сердца. Хотя сам он мало что делал, кроме координации действий различных команд, да еще подавал советы» когда мог, — он был, несомненно, ключевой фигурой. И дальше больше — он был мотором всей организации. Без него она могла бы легко позабыть свою цель и отвернуться прочь от истинной причины своего существования — сохранения человеческой жизни.

Взмокший, обессиленный, Фаустафф наконец добрался до точки, расположенной менее чем в тридцати футах от вершины горы, откуда смог осмотреться, но не увидел ничего, кроме бесконечных скал. Он не узнавал местности. База, должно быть, в нескольких сотнях миль отсюда.

Он уселся на сравнительно пологом склоне, стараясь оценить свое затруднительное положение. По прошествии недолгого времени он заснул.

Проснулся он вечером от приглушенного покашливания у себя за спиной. Не веря своим ушам, он повернулся на этот звук, явно издаваемый человеком, и с некоторым удивлением узрел щеголеватую фигуру Стеффломеиса, сидящего на скале прямо над ним.

— Добрый вечер, профессор Фаустафф, — сказал Стеффломеис. Его черные глаза лучились двусмысленным юмором. — Я нахожу, что этот вид несколько скучен, а вы?

Депрессия Фаустаффа улетучилась, и он расхохотался над нелепостью этой встречи.

Стеффломеис, казалось, на секунду изумился.

— Почему вы смеетесь?

Фаустафф продолжал смеяться, медленно покачивая своей крупной головой.

— Итак, мы здесь, кругом на сотни миль нет ни одного живого существа, с которым можно было бы перекинуться словом…

— Верно, профессор, но…

— И вы пытаетесь представить нашу встречу случайностью. Куда вы на сей раз держите путь, герр Стеффломеис? В Париж? Или у вас здесь пересадка на самолет?

Стеффломеис снова улыбнулся.

— Полагаю, нет. Правду говоря, мне пришлось немало потрудиться, разыскивая вас после устранения З-15. Если не ошибаюсь, «З-15» — это ваш термин для данного случая симуляции Земли.

— Так. Значит, симуляция? Что это означает?

— Альтернатива, если вам нравится.

— Вы имеете какое-то отношение к У-легиону?

— Существует некая связь между мной и легионами Уничтожения — какой подходящий термин. Его придумал тоже ваш отец?

— Думаю, так. Хорошо, и какая это связь? Что такое — У-легион? На кого они работают?

— Я не для того взял на себя труд посетить эту планету, чтобы всего лишь отвечать на ваши вопросы. Вы с вашим отцом доставили моим хозяевам очень много затруднений, знаете ли. Ни за что не поверите, как много. — Стеффломеис улыбался. — Вот почему я с такой неохотой выполняю их приказы, касающиеся вас.

— Кто ваши «хозяева»? Какие приказы?

— Они безусловно могущественные люди, профессор. И приказали мне убить вас, либо любым способом заставить вас прекратить вмешиваться в их планы.

— А вы, кажется, одобряете затруднения, которые я им доставляю, — сказал Фаустафф. — Значит, вы их противник? Что-то вроде двойного агента? Вы на моей стороне?

— Напротив, профессор, — ведь их и ваши цели во многом сходны. Я — ваш общий противник. Противник тех, кто полностью поглощен задачей творения и разрушения. Для меня это ничто. Я чувствую, что все должно умереть — медленно, сладострастно загнивая… — улыбка Стеффломеиса стала печальной. — Но я — преданный исполнитель. Я должен выполнять их приказы вопреки собственным эстетическим устремлениям.

Фаустафф рассмеялся, пораженный комичностью аффектации Стеффломеиса.

— Значит, вы влюблены в смерть?

Стеффломеис, казалось, воспринял вопрос как порицание.

— А вы, профессор, влюблены в жизнь. Жизнь, которая так несовершенна, груба, бесформенна! Отдайте мне ошеломляющую простоту смерти — над этим!

— У вас, кажется, что-то вроде юношеского отвращения к бессмыслице быта, — сказал Фаустафф наполовину себе самому. — Вы могли бы постараться не так натягивать удила — ослабьте их, по возможности.

Стеффломеис нахмурился, его самоуверенность исчезла, тем паче, что Фаустафф, напротив, успокоился, и в превосходном расположении духа обдумывал сказанное Стеффломеисом.

— Я думаю, вы дурак, профессор Фаустафф, вы — шут. Я отнюдь не юноша, поверьте. С высоты моего жизненного опыта ваш собственный сравним с жизнью поденки. Наивны вы, а не я.

— Итак, жизнь не доставляет вам никакого удовольствия?

— Я наслаждаюсь, лишь изучая упадок вселенной. Она умирает, профессор. Я живу достаточно долго, чтобы видеть — она умирает.

— Если это правда, при чем тут я или вы? — задумчиво спросил Фаустафф. — Возможно, все когда-нибудь умрет, но это не должно мешать нам наслаждаться жизнью, пока в ней есть чем наслаждаться.

— Но это же не цель! — вскричал, вскочив, Стеффломеис. — Не цель! Это все не имеет значения. Посмотрите на себя, как вы тратите время, сражаясь и проигрывая битвы при защите той или иной маленькой планетки — надолго ли? Зачем вы это делаете?

— Потому что это представляется стоящим делом. Или вы не чувствуете симпатии к людям, уничтожаемым при разрушении планеты? Стыдно не предоставить им шанс прожить столько, сколько возможно.

— Но на что им тратить свои глупые жизни? Они тупы, подвержены пьянству, мелочны, узки — жизнь не доставляет им подлинного наслаждения. Большинство из них даже не ценит искусства — лучшего из того, что они произвели. Они уже мертвы. Неужели вы не догадываетесь?

— Согласен, их удовольствия несколько ограничены. Но они доставляют им наслаждение, во всяком случае, большинству, — возразил Фаустафф. — И они довольствуются своей жизнью. Ведь не только радости жизни делают ее стоящей, знаете ли.