Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

Паук легко, словно танцуя, шел на меня. Изредка он приподнимал свои передние лапы, шевелил ими в воздухе, и я видел рот паука на брюхе. И я понимал: этим вот ртом он, разорвав мое х/б, всосет мою плоть, мое единственное, первое и последнее тело... Спокойно, спокойно...Только не поддаваться желанию садануть пауку в брюхо ногой. Он на то и рассчитывает облепит ногу, всосется, вгрызется... Я успел поймать паука за передние лапы и оторвать его тело от зеркального пола. Паук болтал оставшимися свободными лапами.

Пауков становилось все больше.

Я шел, держа на вытянутых руках свой отвратительный груз, и замечал, что пауки сторонятся меня, отбегают подальше.

Это меня порадовало. Руки затекали, и после бессонной ночи мучительно болела голова .

И тут новая напасть: я заметил, что у паука начинают выламываться из тела лапы, за которые я его держал. "Этого только не хватало, - подумал я, тогда уж точно заклюют". Я постарался нести паука пониже. Видимо, выламываемые лапы причиняли ему боль, и он замер, перестал дергаться, перестал сучить остальными лапами.

Я вспомнил, как однажды в детстве я видел оторванную лапу паука, дергающуюся саму по себе, и быстро представил, прикинул, как будут бесноваться в подземелье меж арок вот эти лапки.

Старичка я заметил, лишь только миновал ряд арок и вышел в огромный зал.

Старичок, в бородке и в круглых железных очках, сидел на табурете, а вокруг него сновали пауки.

Приглядевшись и подойдя поближе, я увидел, что старичок поглаживает пауков, а они к нему ластятся, будто собачки. Наконец старичок поймал одного паучка, перевернул его и принялся ковыряться в паучьем брюхе, приговаривая:

- Счас починим, счас... О, ну беги, беги...

Он выпустил паука и собирался было поймать другого, но увидел меня. Он ничуть не удивился, даже обрадовался.

- Ну-ка, ну-ка, - сказал старичок, - храбрый юноша, дайте мне это чудо морское, чудо настенное.

Я двинулся к старичку. Пауки сыпанули от меня в разные стороны.

- Ай, ай, - старичок покачал головой, - вы же ему ножки поломали.

Он принял от меня паучка, ловко каким-то здоровенным пинцетом вправил вывернутые лапы и опустил на пол.

Паук постоял некоторое время не двигаясь, словно утверждался в прочности починенных лап, потом посгибал их и только после этого пустился от нас прочь. Паук скользил легко и бесшумно, и я находил даже приятность и красоту в его стремительном боковом движении.

Старичок вытащил табуретку из-за спины, поставил перед собой и предложил:

- Садитесь, храбрый юноша.

Пауки, освоившись с моим присутствием, снова полезли к старичку. Он приваживал и привечал их и не то лечил, не то чинил своим пинцетом.

- Кто же вы? - поинтересовался старичок, ковыряясь в мохнатой спине очередного многонога. - И что вас привело в мои закрома?

- Да мы с сержантом на рапорт шли. Сержант поотстал, вот я и...

- Что же вы не свернули? - старичок закончил латать спину паучка, покачал головой. - Что же вы не свернули? Если бы не ваша выдержка, таких бы дел натворили. Вас сержант не предупредил, что впереди паучья пещера?

- Нет, - сказал я, подумал и быстро поправился: - Нет, говорил, только я как-то, знаете ли, - я повертел руками в воздухе, - не придал значения.

- А, - протянул старичок, - беспечность, беспечность... Думали путь сократить?

- Да, - кивнул я.

- Эх, молодость, - вздохнул старичок и протянул мне руку, - будем знакомы. Пу-Сун-Лин, иначе Бенедикт.

- Очень приятно, - улыбнулся я, - Джек Никольс.

- Никольс? - насторожился старичок. - Позвольте, а вы кем Рае Никольс доводитесь?

- Сын, - просто ответил я.

- Сын, - старичок так и всплеснул руками, - сын Раи Никольс - вы подумайте... Я ведь ее совсем девчонкой знал. Ай-ай-ай... Вы, юноша, у мамы в лаборатории работаете?

- Нет, - я покачал головой, - я пошел в "отпетые"... Сейчас в карантине.

Старичок снова занялся паучками. Он ковырялся в них с таким тщанием, что пинцет в его руках порою напоминал отвертку.

- Они... живые? - поинтересовался я.

- Сложный вопрос, - вздохнул старичок, - если и живые, то не так, как мы. Они ближе к растению и к механизму, чем мы. Ближе, так сказать, к дурной, не знающей себя вечности неорганического мира.

И старичок лукаво заулыбался.

- Нет, - я другое хотел спросить... Это они сами получились или их вывели, или...

- Браво, браво, юноша, - старичок воздел руки к сводам зала, - недаром вы сын Раи Никольс. Да, вы угадали верно. Перые воспитанники орфеанумов.

Мэлори и эти... монстры?

Я передернулся.

Старичок заметил мое движение и засмеялся:

- Да, представьте, дракон так же отнесся к нашему первому произведению. Очень нервничал и гадил чрезвычайно. Не желал. Здесь, видите ли, неплохая черта - он тянется к прекрасному, к человеческмоу.

Старичок положил пинцет на колени и пошевелил руками в воздухе:

- Ну, кш, кш...монстрики... Бегом, бегом, дайте с юношей побеседовать...

- Мне бы на рапорт, - начал я.

- Не беспокойтесь, - улыбнулся Бенедикт, - успеете. Тут недалеко. Еще раньше сержанта будете.

- А он что, - поразился я, - не этим путем пойдет?

- Да и не сунется! - махнул рукой Пу-сун-лин. - Раздавить паучка для "отпетого" - позор несмываемый, прямой путь в "вонючки".

- Так зачем же их давить? - удивился я.

- А коли нападают и норовят куснуть. Здесь, юноша, такая змеиная изгибчивость нужна, чтобы и не раздавить, и не быть закусанным... вам повезло просто, что лапы не успели выломать. Рванули бы на подмогу другие и...

- Закусали бы?

- Не, - засмеялся Пу-сун-лин. - Вы бы их одолели, потоптали - и это было бы для вас очень неприятно.

- Ах, вот оно что! - сказал я и потом спросил: - А как на рапорт-то пройти?

- На рапорт? - переспросил старичок. - Дело простое... Пойдемте покажу.

Он поднялся и в то же мгновение, видимо от чересчур резкого движения, из спины старика вылезли и заболтались, замкнулись безобразным ломаным кругом пять гигантских мохнатых паучьих лап.

Я отшатнулся невольно, но справился с отвращением.

- А, - понял старичок, - это? Ничего не поделаешь, юноша, жертва науки. Теперь уж и не помню: не то привил себе эту гадость, не то подхватил в процессе, так сказать, эксперимента. Ну, пойдемте, пойдемте.

Я двинулся следом за стариком. Паучьи лапы, торчащие у него из спины, покачивались при ходьбе и напоминали крылья, с которых ощипали перья и выдернули мясо. Я старался не глядеть на старичка.

Старичок знай бубнил себе под нос:

- Такой аврал был, такая горячка - уследишь разве, где тут эксперимент, а где авария; как Рая, матушка ваша, не запачкалась, просто ума не приложу, впрочем, у Раи такая особенность - не пачкаться. В какой бы грязи не копалась - не пачкается, и все тут...