Джек Вэнс - Галактический следопыт

«А вам приводилось снова встречаться с Красавцем?»

«Приводилось, как же! И каждый раз перед этим стены становились серыми, хотя иногда они становились серыми, но Красавец не появлялся. Происходили другие вещи. Однажды в камере прозвучали фанфары, заиграла музыка, и на сцену высыпала стайка дрессированных птиц. Они танцевали и кружились и скакали, играя в чехарду, и маршировали строем туда-сюда, а потом принялись бешено кувыркаться, прыгая со сцены. Музыка превратилась в кошачий концерт, фанфары трубили невпопад, тарелки оглушительно звенели, стучали барабаны. И вдруг все смолкло. Послышалось только девичье хихиканье, и наступила полная тишина. Девичий смех напомнил мне об Элиджано — хотя, конечно, я понимал, что такое совпадение невозможно. А потом я подумал: невозможно? Все было возможно!

Примерно через час погасли лампы, камера погрузилась в непроглядный мрак. Прошло несколько минут, и темноту с громовым хлопком озарила чудовищная, ослепительная зеленая вспышка. Это было настолько неожиданно, что я чуть не свалился с кушетки. Я продолжал лежать, ожидая следующей вспышки, но минут через пять зажглись обычные лампы.

В камере стал появляться тюремщик — странное существо, наполовину мужчина, наполовину женщина. Нет, в самом деле!

У него правая половина была мужской, а левая — женской. Он — я все-таки называю его „он“ — никогда со мной не говорил, и я с ним тоже не говорил. Он прохаживался по камере, заглядывал то туда, то сюда, подмигивал и гримасничал, выделывал какой-нибудь дурацкий акробатический трюк и уходил. Он посещал меня, кажется, раз пять, после этого я его больше никогда не видел. Но однажды я проснулся и увидел, что на полу ползают на четвереньках три голые девушки в черных масках. Заметив, что я на них смотрю, они выбежали из камеры. Одна из них была Элиджано — так мне показалось, но я в этом не уверен. Примерно в то же время мне стали подавать блюда самых необычайных размеров и форм: миниатюрную миску с огромной кривобокой ложкой, сорокалитровый котел, наполовину закрученный в спираль, с маленьким кусочком сыра на дне, переплетения трубок и колбочек, из которых мне приходилось добывать питье, узкий футляр — примерно метровой длины, но шириной чуть больше сантиметра — содержавший три горошины. Меня это скорее забавляло, нежели огорчало, хотя меня никогда не кормили вдоволь.

Снова погасли лампы, и я лежал на кушетке, ожидая внезапной зеленой вспышки. Но на этот раз под потолком стал клубиться светящийся газ. Газ рассеялся, а потолок превратился в экран с видом моего родного дома в Тропе. Вид этот стал сменяться пейзажами окрестностей Тропа, а затем и другими видами, которые я уже не узнавал. Все эти картины были так или иначе искажены — они дрожали, размывались, растекались. На потолке появилось мое лицо, а вслед за ним — вид моего затылка сверху. Две руки разрезали мой череп пилой и обнажили мой мозг. Куда-то вдаль убегала Элиджано; потом потолок заполнило спокойное строгое лицо Красавца. Прошу заметить, все это я видел не во сне. Сны во время моего заключения, наоборот, были спасительными оазисами вменяемости и здравомыслия… Лампы зажглись. Я сел на кушетке, позевывая и почесываясь, словно давно привык к подобным видениям и не видел в них ничего заслуживающего внимания. С тех пор я решил, что Красавец намеревался свести меня с ума. Я до сих пор так думаю».

Хетцель ответил на это замечание жестом, который мог означать почти все, что угодно. Дерби неприязненно нахмурился: «Случалось и многое другое. У меня за спиной продолжали шептать и хихикать. Примерно каждый третий день лампы постепенно гасли — настолько постепенно, что я спрашивал себя: почему я так плохо вижу? Неужели я слепну? А потом включали музыку — примитивную и не мелодичную, состоявшую из бессмысленных не повторяющихся фраз и не разрешавшихся гармонических последовательностей, после чего какая-нибудь одна случайная фраза вдруг начинала повторяться сотни раз. И, конечно же, Красавец собственной персоной. Пару раз он появлялся в двери, открывавшейся над сценой, а однажды я обернулся и обнаружил, что он стоит рядом, в камере. Теперь на нем был другой костюм, из серебряной чешуи, а на голову он нахлобучил серебряный шлем с фигурными остроконечными выступами, закрывавшими щеки, с полоской на носу и с тремя серебряными рожками на лбу. Он обратился ко мне: „Привет, Гидион Дерби!“

„Значит, вы знаете, как меня зовут“, — заметил я.

„Конечно, знаю“.

„Я надеялся, что, может быть, вы приняли меня за кого-то другого“.

„Я никогда не ошибаюсь“.

„Тогда почему вы меня здесь держите?“

„Потому что я делаю все, что хочу“. Он подошел ко столу: „Надо полагать, это твой завтрак. Ты голоден?“ Красавец снял крышку с котелка — в нем было содержимое моего ночного горшка — или чьего-то ночного горшка, так или иначе. Как только я наклонился, чтобы посмотреть в котелок, он перевернул его мне на голову, после чего удалился через дверь, открывшуюся сбоку от сцены.

Я почистился в меру своих возможностей и присел на кушетку. Через некоторое время меня стал одолевать сон, а когда я проснулся, я уже был в другом месте — на скамье рядом с сооружением из стекла и железа. Я узнал космический вокзал Маза и сидел еще несколько минут, пытаясь собраться с мыслями. Меня освободили? Как это может быть? Никто не обращал на меня никакого внимания. Я проверил содержимое карманов — в них ничего не было, кроме нескольких монет и лучевого пистолета, никаких документов.

Ко мне подошел охранник и спросил, чем я тут занимаюсь. Я сказал, что жду прибытия корабля. Он попросил меня предъявить удостоверение личности. Я сказал, что потерял документы. В таком случае, по словам охранника, мне следовало получить новые документы от ойкуменического триарха. По его мнению, мне повезло, потому что заседание триархов должно было вот-вот начаться. И он направил меня по проспекту к Трискелиону. Я зашел в вестибюль. Толстый краснолицый чиновник спросил меня, зачем я туда явился. Я ответил, что мне нужно было видеть ойкуменического триарха по срочному делу. Чиновник отвел меня в помещение, где стояли три стола. Передо мной туда зашли три гомаза. Чиновник в погонах подвел меня к одному из столов и объявил: „У этого человека к вам срочное дело“. Мне он сказал: „Перед вами сэр Эстеван Тристо. Объясните сущность своего дела“. Но я не мог что-либо объяснить, потому что передо мной был Красавец. Он смотрел на меня, а я смотрел на него. После этого я просто повернулся и вышел оттуда, потому что просто перестал что-либо соображать и не мог вымолвить ни слова. У меня за спиной прозвучали выстрелы. Я обернулся. Красавец спрятался за столом, кто-то кричал благим матом. Я заметил, что два гомаза упали на пол. Чиновник в погонах пытался меня схватить, но я оттолкнул его — он потерял равновесие и свалился, так что мне удалось выбежать в боковую дверь. Мне было некуда идти, я побежал прямо вперед по площади и опустился на скамью. Там вы меня и нашли. Теперь я понимаю, что совершил ошибку. Мне не нужно было убегать. Мне нужно было остаться и сказать правду. Но детектор лжи подтвердит, что я говорю правду… Конечно, они могут сначала меня застрелить, а потом уже задавать вопросы. Может быть, я все сделал правильно».