Леонид Лайт - Мозги

Стивен и Чарльз посмотрели на всех остальных с таким видом, будто бы хотели сказать: "Ну, вот, видите… Этим всё и объясняется…". Однако, ни Пэмела, ни Кейт никак не отреагировали на дипломатический прием своих мужей.

В комнате воцарилась полная тишина.

— Не знаю, — процедила сквозь зубы Лиз после некоторого молчания и напряженных внутренних рассудений. — Я ничего ещё не могу понять. Особенно сейчас… Ты ничтожный, слабый и…страшный человек, Джери.

Уитни промолчал.

— Думаю, — участливо сказала ей Помела, — тебе лучше пойти и лечь спать. На сегодня, действительно, достаточно эмоций… Кейт, — добавила она, обращаясь к подруге, — давай уведём Лиз в её комнату.

С этими словами Помела с Кейт подошли к Лиз и, бережно взяв её под руки, повели наверх.

— Ты хочешь купить этот дом, ведь так, Джери? — спросил Стивен, когда Лиз с подругами удалились.

— Да, — обречено ответил Уитни. — Но я хочу сделать это не для себя, а для своей семьи.

— А вдруг, дом уже продали? — поинтересовался Чарльз.

— Нет, я уже говорил с хозяевами. Они согласились подождать…

— Сколько времени осталось до этой операции? — спросил Стивен.

— Трудно сказать… Требуется определённое время для проведения дополнительных исследований, связанных лично со мной, а затем, когда появится покупатель, прости, мне самому не по себе от этого определения, проведут исследования, связанные с ним, после чего они проверят всё вместе, что-то вроде нашей совместимости. В общем, я не знаю!

— Странную цену определили за твои мозги, — сказал Чарльз. — Почему лишь пять миллионов?

— Видишь ли, это стоимость одного процента моего интеллекта, то есть, лишь того объема знаний, потеря которого не станет губительной для меня и легко восстановится без всяких стрессовых состояний. В общем, доктор Джонсон объяснял мне всё это, но я сомневаюсь, что объясню тебе так, как он.

— Интересно, значит, полная стоимость твоего интеллекта определена в полмиллиарда. Это так немного. Интеллигенция всё ещё в проигрыше. Очень печально…

— Да, может быть, — безразлично ответил Уитни. — Но вот, что меня, действительно, волнует, так это как мне убедить во всём Лиз…

— Об этом думай меньше всего, Лиз быстро отходит. Поговоришь с ней завтра, когда она успокоится…Её можно сейчас понять…

— Я должен постараться найти подходящие слова…

— В таком случае, — сказал Стивен, — давайте искать их вместе. Я лишь позвоню детям и предупрежу их, что мы здесь. Думаю, что будет лучше, если мы сейчас выпьем для начала по чашечке кофе.

Глава 14

Выйдя из кабинета отца, Джозеф направился к себе в комнату. Теперь он мог вздохнуть свободно. Угроза, которой он так боялся весь этот день, миновала. Он помнил, как сурово посмотрел на него отец, когда он входил в его кабинет, как он дрожал всё то время, когда отец отчитывал его перед братьями и как он вздрагивал и съёживался, когда отец начинал говорить особенно громко и сердито. Но теперь всё кончено, и Джозеф мог вздохнуть свободно. Всё страшное было позади, и теперь он мог пойти в свою комнату и лечь спать.

Но в это же самое время, какое-то другое чувство поселилось внутри него, и оно было в несколько раз сильнее и того чувства страха, которое он ощущал в течение дня, и того чувства облегчения, которое он испытывал теперь, когда шёл по коридору к себе в комнату. Он ещё не до конца понимал, что это было, но уже через несколько секунд после того, как он вышел из кабинета, это чувство полностью охватило его.

Это была обида, горькая обида за то, что там, за дверьми, его отец и братья остались решать серьёзные проблемы, а его отправили спать.

И так было всегда. Ещё в детстве братья отказывались брать его с собой, когда ходили в кино, играть в теннис, шахматы. У Джозефа никогда не было друзей, он не умел общаться со сверстниками. Всё у него получалось слишком грубо, неуклюже. В школе все дразнили его «бегемотом» за то, что он был маленьким и толстым. Когда отец записал его в кружок юных ботаников, он вскоре ушёл из него, потому что его постоянно подгоняли и дразнили «тюфяком». Приходя домой после школы, он часто плакал, уткнувшись лицом в подушку.

Единственным человеком, которому он доверял, которого любил, была его мать. Он вспомнил, как однажды мать зашла к нему в комнату и застала его плачущим. Он рассказал ей о своей детской обиде. Но она положила ему руку на голову и, улыбнувшись, ласково спросила его, хочет ли он стать высоким и сильным. Джо посмотрел на неё недоверчиво и спросил, возможно ли это. А мама сказала, что это вполне возможно, если, конечно, он сам постарается. На следующий день они вместе направились в тренажёрный зал.

Затем Джо начал заниматься баскетболом. Через некоторое время он почувствовал себя намного увереннее, однако, детские обиды не давали ему успокоиться. Он продолжал сторониться сверстников, а вскоре и вовсе стал агрессивным и озлобленным. Теперь он знал, как нужно отвечать на обиды и дерзкое обращение. Принцип "не дать себя в обиду" стал главным в его жизни. И чем больше он решал свои проблемы при помощи силы, тем больше был уверен в том, что это был единственный для него и самый верный способ. Он мало уделял времени и внимания учёбе, заботясь лишь о своей физической форме. Со временем он почувствовал отсутствие необходимости думать о чём-либо серьёзном вообще. Он, казалось, бросил вызов всем вокруг. Но если поначалу Джозеф мог контролировать себя и знал, когда и с кем он должен был вести себя так или иначе, то со временем он всё меньше и меньше задумывался над своими поступками.

Но в тот вечер после семейного совета, направляясь в свою комнату и прокручивая в голове всё случившееся с ним, он, вдруг понял, что своим упрямством и вызывающим поведением нанёс вред лишь себе. Он мог обманывать кого угодно вокруг, но только не себя. Заставив себя взглянуть на себя самого со стороны, он увидел человека, не научившегося в жизни ничему, кроме желания быть дерзким и вызывающим человеком. Он ничего не знал, ничего не умел и был не способен решать не только вопросы семейных дел, но даже свои собственные проблемы. Решать по-настоящему, а не так, как он привык это делать. Он подумал, затем о своей матери, и о том, что именно она больше всех переживала за него. Ему захотелось вдруг, чтобы всё было, как в детстве. Чтобы она так же пришла к нему в комнату, он рассказал бы ей о своих проблемах, а она дала бы ему добрый материнский совет. Но в этот раз он постарался бы следовать её советам более серьёзно и ответственно, не причиняя ей боль, а, наоборот, заставляя её гордиться своим сыном. Он подумал и о том, что она, вероятно, знала уже о случае в казино, и ему было особенно стыдно за это происшествие именно перед ней. Он представил себе, как она, должно быть, расстроена, и не знал, как посмотреть ей в глаза. Но всё же, именно её, свою мать, он хотел бы теперь увидеть.