Рэй Брэдбери - Темный карнавал (сборник)

Харрис опустил веки.

– Я. Наверное, я. О дорогая, как же я тебя люблю.

– А теперь отдохни, – мягко проговорила Кларисс. – Отдыхай и ни о чем не думай.

Полдня мистер Харрис чувствовал себя бодро, но потом опять скис. Списать все на воображение было проще всего, однако, бог мой, его скелет сопротивлялся.

В тот же день Харрис отправился к М. Мьюниганту. Он шел пешком полчаса и наконец увидел на нужном здании стеклянную табличку с потертой надписью золотом: «М. Мьюнигант». И тут его потряс взрыв боли, кости буквально выворачивало из сочленений. Залитые слезами глаза ничего не видели. Харрис зашатался. Снова открыв глаза, он обнаружил, что успел завернуть за угол. Приемная М. Мьюниганта скрылась из виду.

Боль отпустила.

Харрис убедился, что М. Мьюнигант – как раз тот человек, который ему поможет. Иначе и быть не могло! Если при виде позолоченной таблички с именем Мьюниганта в организме Харриса разразилась подобная буря, значит, так оно и есть.

И все же не сегодня. Каждый раз, когда он поворачивал обратно к приемной, его останавливала чудовищная боль. Обливаясь потом, Харрис сдался и нетвердой походкой направился в ближайший коктейль-бар.

Пересекая полутемное помещение бара, Харрис мимолетно задумался о том, нет ли на М. Мьюниганте вины, ведь именно Мьюнигант впервые побудил его обратить особое внимание на свой скелет, дал толчок психическому сдвигу! Что, если М. Мьюнигант преследует какие-то свои, губительные цели? Но каковы они? И думать смешно. Так, докторишка. Старается быть полезен. Мьюнигант с коробкой хлебных палочек. Глупости. Все нормально с этим М. Мьюнигантом, все нормально.

В баре его ожидала встреча, давшая ему надежду. У буфета стоял крупный, круглый, как шар, толстяк и кружка за кружкой глушил пиво. Вот он, благополучный человек. Харрис едва удержался от того, чтобы подойти к незнакомцу, похлопать по плечу и спросить, как ему удалось так укротить свои кости. Да, скелет толстяка был отлично упрятан – где жировая подушка, где упругий валик, где тройной подбородок. Несчастный скелет потерялся, из-под этих слоев жира ему было не прорваться; наверное, он попытался разок-другой, но теперь смирился, и ничто уже не свидетельствовало о том, что у этого пузыря имеется твердая опора. Не без зависти Харрис подошел ближе – так маленькое суденышко проскакивает перед носом океанского лайнера. Заказав стаканчик и опрокинув его, Харрис осмелился обратиться к толстяку:

– Железы?

– Вы меня спрашиваете? – отозвался толстяк.

– Или особая диета? – поинтересовался Харрис. – Прошу прощения, но, как вы видите сами, я потерял вес. И никак не могу пополнеть. Вот бы мне живот как у вас. Вы его вырастили, потому что чего-то боитесь?

– Вы пьяны, – возгласил толстяк. – Но… мне нравятся пьянчуги. – Он заказал еще спиртного. – Слушайте сюда. Я вам расскажу… Слой за слоем, – продолжал толстяк, – я выращивал их двадцать лет, еще с малолетства. – Он держал свой громадный живот, как глобус, знакомя слушателей с гастрономической географией. – Это вам не цирк шапито, чтобы сляпать за одну ночь. Раз-два – и шоу готово. Нет, моим внутренним органам понадобились долгие заботы; так выращивают породистых животных – собак, к примеру, или котов. Мое брюхо – это роскошный, жирный персидский котяра; он то дремлет, то мурлычет, то мяучит, то с воем требует шоколадного печенья. Я хорошо его кормлю, и он меня слушается. А мои кишки, дорогуша, это индийские питоны самых чистых кровей – лоснящиеся кольца, здоровые и цветущие. Всю свою живность я содержу по-царски. Чего-то боюсь? Может быть.

Тут потребовалось еще по стаканчику для обоих собеседников.

– Набрать вес? – Толстяк произнес это смачно, со вкусом. – Нужно вот что. Заведи жену, крикливую, как ворона, чертову дюжину родственников, что способны на пустом месте устроить целую кучу неприятностей. Добавь к ним деловых партнеров, которые думают только о том, как бы урвать у тебя последний грош, и, считай, толстое брюхо тебе обеспечено. Как так? В скором времени твое подсознание примется строить между тобой и ними барьер из жира. Буфер из эпидермы, стену из клетчатки. Ты убедишься: кроме еды, на свете не существует развлечений. Но нужно иметь какой-нибудь внешний раздражитель. Очень многим недостает внешних неприятностей, вот они и начинают сами себя донимать и оттого теряют вес. Собери вокруг себя всех, каких сможешь, негодяев и мерзавцев, и в считаные дни начнешь обрастать жирком!

На этом совете толстяк поставил точку и, качаясь из стороны в сторону и пыхтя, выплыл в темный простор ночи.

– Именно то самое, только в других выражениях, говорил доктор Берли, – задумчиво произнес Харрис. – Быть может, как раз сейчас поездка в Финикс…

Поездка из Лос-Анджелеса в Финикс пришлась на жаркий день, воздух над пустыней Мохаве просто кипел. Поток уличного движения был скудный и прерывистый, долгое время ни спереди, ни сзади не виднелось других машин. Харрис конвульсивно сжимал руль. Удастся ли получить от Крелдона в Финиксе заем, чтобы начать собственное дело, или не удастся – в любом случае вырваться из дома, уехать подальше было неплохо.

Автомобиль бежал в горячей струе пустынного ветра. Внутри мистера Х. сидел другой мистер Х. Скорее всего, оба они обливались потом. И оба были несчастны.

На повороте внутренний мистер Х. внезапно стянул мышцы внешнего, и тот дернулся вперед, припав к разогретой баранке.

Автомобиль съехал в глубокий песок. И наполовину перевернулся.

Вечерело, ветер крепчал, на одинокой дороге было тихо. Редкие машины проносились мимо во весь опор, заметить следы аварии было трудно. Мистер Харрис лежал без сознания до поздней ночи, потом, услышав вой ветра и ощутив на щеках уколы песчинок, открыл глаза.

К утру он, с запорошенными глазами, забрел в бреду в сторону от дороги и принялся нарезать бессмысленные круги. В полдень Харрис нашел кустик и заполз в его скудную тень. Солнце резало как ножом – до самых костей. Над головой кружил гриф.

Красноглазый, обросший щетиной, Харрис с трудом разлепил опаленные губы.

– Вот оно как? – простонал он. – Не мытьем так катаньем ты намерен меня погубить, заморить усталостью, голодом, жаждой, изничтожить. – Он сглотнул сухие колючие пылинки. – Меня прожжет солнцем, и ты выглянешь на поверхность. Мною позавтракают грифы, и ты останешься лежать и ухмыляться. Победно ухмыляться. Словно брошенный ксилофон, побелевший на солнце. И грифы, любители странных созвучий, станут на тебе играть. Тебе понравится. Свобода.

Пейзаж вокруг дрожал и дергался, размытый потоками солнечного света. Харрис тащился вперед, спотыкался, падал, лежа ловил ртом вспышки пламени. Воздух был голубым спиртовым пламенем, скользившие кругами грифы жарились, парились, сверкали на лету. Финикс. Дорога. Автомобиль. Вода. Безопасность.