Сергей Борисов - Искатель. 2009. Выпуск №09

Несколько яхт не смогли преодолеть крутые волны у выхода из канала Ла-Манш и, получив пробоины или потеряв мачты, повернули к ближайшим портам.

«Морской еж» шведа Густафссона налетел на контейнер, сорванный штормом с палубы какого-то корабля, и затонул. Густафс-сон два дня провел в море на спасательном плоту, пока его не подобрал вертолет спасателей.

Австралиец Дерек Смит дал «SOS» после того, как упал с мачты и сломал руку.

Литовец Сигитас Силкаускас потерял основные паруса, изорванные в клочья шквалом, и, посчитав, что продолжать гонку бессмысленно, направил свой тримаран к берегам Ирландии.

«Зеленый пояс» получил пробоину при столкновения с льдиной. Катамаран перевернулся, и Ален Сола провел шесть по-истине жутких часов, забравшись на один из его корпусов, выступающих из воды не более чем на полметра. Канадский траулер, оказавшийся поблизости, спас спортсмена от, казалось, верной гибели.

Уже через четыре дня гонка лишилась шестой части участников. По счастью, жертв не было, но впереди еще были сотни и сотни миль тяжелейшего пути, и никто не мог дать гарантий, что без них обойдется и в дальнейшем.

В установленное для него время — в 10.00 и 22.00 по Гринвичу22 — Говард выходил на связь, передавал в информационный центр соревнований свои координаты и получал в ответ исчерпывающие сведения о том, каков на данный момент расклад сил в гонке. «Мелинда», «Дух земли» и «Громовержец» вырвались далеко вперед, двигаясь, как и ожидалось, северным маршрутом. За ними, все больше отставая, шли яхты первой и второй группы. Оставшиеся, рассыпавшись широким веером, были далеко позади. В том числе Андрей Горбунов на «Северной птице», находившийся приблизительно милях в восьмидесяти к югу от Говарда.

А еще ему стало известно, чем закончилась история с малолетками, подложившими взрывчатку в аутригер «Мелинды». Информационный центр был скуп на слова, в отличие от обычных радиостанций, которые расписывали происшествие во всех подробностях. Сидя в кокпите, Говард слушал разглагольствования комментаторов по радиоприемнику, сработанному в кустарных мастерских Тайваня и, как ни странно, проявлявшему себя с самой лучшей стороны здесь, посреди Атлантики.

Как он и пророчил, несовершеннолетних взрывников, оказавшихся тем не менее наркоманами со стажем, раскололи без особых проблем. Когда их стало ломать без очередной дозы, полицейские насели на них и мигом получили признание. Пластиковую взрывчатку и детонаторы сопляки получили от уличного торговца героином, так называемого пушера, по кличке Пастух. Тот клятвенно обещал расплатиться товаром в количестве, гарантирующем безболезненное существование в течение двух месяцев. В пересчете на деньги — изрядная сумма! Пастух говорил, что все пройдет как по маслу, надо лишь положить пакет в поплавок тримарана, нажать на красную кнопку и тут же сматываться. Когда бабахнет, они уже будут далеко от порта. Револьверы? Ну, это на всякий случай, до стрельбы не дойдет.

Пушер обманывал мальчишек, на все готовых ради шприца с дурью. Как установили саперы, взрыв должен был прогреметь сразу после активизации детонатора. Взрывников разнесло бы в клочья, так что Пастуху просто не с кем было бы расплачиваться своим снадобьем.

Впрочем, Пастух мог и не знать, что детонатор в бомбе немедленного действия. Его могли не посвятить во все детали готовящейся операции. Так это или нет, сам Пастух, отлично известный полиции Плимута, поведать не мог, поскольку был зарезан в собственной квартире. Посему вопрос, кто стоял за его спиной, оставался открытым. А что торговец наркотиками действовал не по своей инициативе, в этом сомнений не возникало. Зачем пушеру гибель тримарана? Ни за чем. А кому от этого выгода? Тем, кто жизненно, а вернее — финансово заинтересован в устранении фаворита гонки. Однако доказательств причастности к подготовке диверсии кого-либо из дельцов подпольного тотализатора у полиции не было.

Происшедшее заставило не только журналистов заговорить о легкости, с которой на берегах Туманного Альбиона можно раздобыть стрелковое оружие и взрывчатку. Интервью с политиками, возмущенными этим удручающим фактом, заполнили эфир. Речи их были исполнены праведного негодования, чем весьма напоминали те, которыми в предстартовую ночь обменивались собравшиеся на пирсе яхтсмены. Говард морщился: одни эмоции. Ну кто из вас, господа, в состоянии ответить хотя бы на такой простенький вопрос: каким образом попала на британские берега чешская пластиковая взрывчатка из партии, поставленной некогда революционному правительству Сальвадора? А детонаторы китайского производства? Не знаете? Тогда лучше молчите.

В раздражении Говард выключал тайваньскую «мыльницу».

А вокруг все дышало величественным покоем. Океан и человек. Тут все понятно. И в сотрудничестве, когда ветер устойчив, а волны милостивы; и в противостоянии, когда стихия вдруг приходит в исступление, норовя поглотить норовистую скорлупку, с упорством улитки движущуюся к берегам Америки. Тут нет вопросов, одни ответы.

Вот бы Кристину сюда, она бы порадовалась за него.

Он ее сразу узнал.

— Кристина?

Говард возблагодарил небо и секретаршу, соединившую незнакомую женщину с начальником отдела оперативных инвестиций. Такое самовольство категорически запрещалось, и при любом другом случае Говард Баро, покой которого секретарша была нанята охранять, непременно попенял бы ей за это. Но сейчас… Завтра же он вручит ей букет и чек с премиальными. За интуицию тоже надо платить.

— Ты сказала, что ты моя сестра?

— Нет, я попросила соединить меня с мистером Баро. И все.

Будут премиальные! И букет будет.

— Снежинка, как же я рад тебя слышать. Как ты меня нашла?

— Листала «Чикаго трибьюн», а там твоя фотография.

И не просто фотография, мог бы добавить Говард, а снимок с вечеринки в клубе «Эльдорадо», на которой было объявлено о помолвке Говарда Баро с наследницей многомиллионного состояния, американкой в девятом поколении, обворожительной Мэри Хиггинс.

— Поздравляю.

— Спасибо, Кристи. Боже, сколько же мы не виделись!

— Давно. Ты очень изменился, Говард. Ты уже совсем взрослый.

— Еще бы! Я уже почти старый.

— Как мама?

— Ничего. Ты знаешь, отец умер.

— Да, я знаю.

— Но ты не приехала на похороны.

— Я была далеко. В Непале.

— Где?

— В Катманду. Когда вернулась, все было позади. Мама наверняка уже успокоилась, да и не нужно было ей мое сочувствие. Нет ничего отвратительнее неискренних соболезнований посторонних людей.