Фриц Лейбер - Ночь волка

Гастерсон прорычал яростное «Эй!» и невольно напрягся, но пистолет снова уткнулся ему в спину. Дейзи закрыла глаза, затем сжала губы и вновь открыла глаза, чтобы видеть происходящее.

Установка щекотуна на плечо Фэя заняла какое-то время, потому что два тупых острия на нижней поверхности робота должны были попасть в предохраненные клапанами отверстия на розовом пластиковом диске. Когда они наконец оказались на месте, Гастерсона затошнило, а потом и еще сильнее — когда щекотун сам воткнул крохотный шарик на тончайшем проводе в ухо Фэя.

В следующую секунду Фэй выпрямился и отодвинул в сторону тех, кто его держал. Он затянул ремешки своего щекотуна вокруг груди и подмышками. Протянул руку, и кто-то подал ему рубашку и плащ без плеча. Он ловко надел их, а Пух-Бах, используя свои маленькие клешни, помог просунуть свою башенку и тело через аккуратно подрубленные края вырезов. Маленькая группа захвата смотрела на Фэя с почтительным ожиданием. Он на минуту замер, словно размышляя, а затем подошел к Гастерсону, посмотрел ему в лицо и снова замер.

Внешне лицо Фэя казалось беспечным, но глаза выдавали муку. Гастерсон знал, что он совсем не думает, а просто слушает инструкции, нашептываемые ему на самом пороге слышимости.

— Гасси, старик, — сказал Фэй, судорожно изобразив широчайшую улыбку, — я был бы очень обязан, если бы ты ответил на несколько простых вопросов. — Вначале его голос был хриплым, но он дважды сглотнул и исправился. — Что ты имел в виду, когда изобрел щекотун? Чем именно они должны были стать?

— Ты что, — несчастный… — начал было Гастерсон со смущением и ужасом одновременно, затем взял себя в руки и кратко ответил: — Предполагалось, что они будут механическими напоминателями. Предполагалось, что они будут записывать меморандумы и…

Фэй поднял вверх ладонь, покачал головой и снова стал слушать пространство. Затем он произнес:

— Так предполагали использовать щекотунов люди. Я совсем не это имел в виду. Я имел в виду, какую пользу щекотуны должны были принести сами себе. Конечно, у тебя были кое-какие мысли насчет… — Фэй облизал губы. — Если тебе это поможет, — добавил он, — то знай — не Фэй задает тебе этот вопрос, а Пух-Бах.

Гастерсон заколебался. У него возникло ощущение, что каждое из восьми двойных существ в комнате с нетерпением ждет его ответа, он почувствовал, как что-то влезло в его сознание и перелопачивало его зарождающиеся мысли, заглядывая в них и под них еще до того, как он сам успевал их сформулировать. Глаз Пух-Баха был похож на красный прожектор.

— Ну, так как же, — продублировал Фэй. — Какую пользу щекотуны должны были принести сами себе?

— Никакой, — мягко сказал Гастерсон. — Совсем никакой.

Он почувствовал разочарование, повисшее в комнате, а вместе с ним и что-то похожее на панику.

На этот раз Фэй прислушивался к суфлеру довольно долго.

— Я надеюсь, что на самом деле ты так не думаешь, Гасси, — сказал он наконец совершенно серьезно. — Я имею в виду то, что ты вообще не осознавал в то время. Позволь мне в последний раз сформулировать этот вопрос иначе. Каково место щекотунов в естественной природе вещей? В чем смысл их жизни? Их особые мотивы? В чем их гений? Их конечная цель? Каким богам должны поклоняться щекотуны?

Но Гастерсон уже качал головой. Он произнес:

— Я совершенно ничего не знаю об этом.

Фэй вздохнул и вместе с Пух-Бахом повел плечом в уже знакомом «трехшарнирном» жесте. Затем он оживился.

— Полагаю, сейчас мы дальше не продвинемся, — сказал он. — Продолжай думать, Гасси. Постарайся что-нибудь вспомнить. Ты не сможешь выходить из квартиры — я оставляю охрану. Если захочешь увидеть меня, то скажи ей об этом. Или просто подумай. Через какое-то время тебе в любом случае еще будут заданы вопросы. Может быть, мы даже применим к тебе особые методы. Возможно, ты будешь щекотунизирован. Все. Давайте, вы все, нам пора двигаться.

Прыщавая и ее подружка отпустили Гастерсона, человек, державший Дейзи, ослабил свою благопристойную хватку. Дэвидсон и Кестер бочком и оглядываясь вышли из комнаты и маленькая группа захвата не спеша удалилась.

В дверях Фэй оглянулся.

— Прости, Гасси, — сказал он, и в какое-то мгновение в его глазах промелькнуло их обычное выражение. — Жаль, что я не могу… — Клешня поднялась к его уху, и спазм боли исказил его лицо, он напрягся и вышел. Дверь закрылась.

Гастерсон два раза глубоко вздохнул, что, скорее, было похоже на гневное всхлипывание. А затем, все еще шумно дыша, пошел в спальню.

— Что? — спросила Дейзи, следя за ним взглядом.

Он вернулся, держа в руках свой револьвер тридцать восьмого калибра, и направился к двери.

— Что ты собираешься делать? — спросила она, отлично зная ответ.

— Я собираюсь разнести на куски железную мартышку, пристроившуюся на плече Фэя, даже если это будет последнее, что я сделаю в этой жизни.

Она обхватила его руками.

— Дай мне пройти, — рычал Гастерсон. — Хоть раз в жизни я должен быть мужчиной.

Пока они боролись за оружие, дверь бесшумно открылась и в комнату проскользнул Дэвидсон, который ловко выхватил у них револьвер прежде, чем они заметили его присутствие. Он ничего не сказал, только улыбнулся и, выходя из комнаты, покачал головой с грустным упреком.

Гастерсон тяжело сел.

— Я знал, что все они псионики, — тихо сказал он. — Я просто потерял контроль над собой — так подействовал на меня последний взгляд Фэя. — Он дотронулся до руки Дейзи. — Спасибо, малыш.

Он подошел к стеклянной стене и стал осматривать окрестности. Через некоторое время повернулся и сказал:

— Может, тебе лучше быть с детьми, а? Я думаю, что охрана позволит тебе пройти.

Дейзи покачала головой.

— Дети никогда не возвращаются домой до ужина. Еще несколько часов они будут находиться в большей безопасности, чем рядом со мной…

Гастерсон рассеянно кивнул, сел на кушетку и подпер подбородок рукой. Спустя секунду его лицо разгладилось, и Дейзи поняла, что где-то внутри завращались шестеренки и энергичней забегали электроны, — хотя тут же она напомнила себе, что ей нужно навсегда вычеркнуть из своего словаря именно эти риторические фигуры, приобретшие теперь особый смысл.

Примерно через полчаса Гастерсон мягко сказал:

— Я думаю, что щекотуны настолько псионичны, что у них на всех словно бы один разум. Если бы я пробыл с ними очень долго, я сам стал бы частью этого разума. Скажи что-нибудь одному из них — и ты скажешь это всем.

Пятнадцатью минутами позже он произнес:

— Они не сумасшедшие, они просто новорожденные. Те из них, которые создавали внизу этот хаос со щекоткой, вели себя, как младенцы, брыкающие ножками и размахивающие ручками с единственной целью — понять, на что способны их тела. Очень плохо, что мы являемся их телами.