Клиффорд Саймак - Проект «Ватикан»

Харизма, Боже праведный! Он сразу все вспомнил.

Руки и ноги, казалось, онемели. Он не мог пошевелиться.

«Мэри нашла Рай!»

Он понял, что свет идёт из-под двери, за которой гостиная. Полоска света колебалась, становилась то шире, то уже, исчезала совсем и появлялась вновь. «Это свет камина, — догадался он. — Дрова, наверное, уже давно догорели, это последние угли вспыхивают прощальным пламенем сквозь слой серого пепла…»

В тёмном углу комнаты шевельнулась тень, отделилась от остальных теней.

— Вы проснулись, сэр? — прозвучал дребезжащий голос.

— Да… проснулся вроде бы, — отозвался Теннисон плохо слушавшимися губами, — а ты… или вы, кто такой?

— Я Губерт, — ответила тень. — Я — ваш денщик и буду вам прислуживать.

— Я знаю, что такое «денщик», — сказал Теннисон. — Это слово мне встречалось, когда я кое-что читал по истории Древней Земли. Что-то такое, связанное с британскими военными. Слово было такое странное, что осталось в моей памяти.

— Потрясающе, сэр, — сказал Губерт. — Я вас поздравляю. Никто не знает, что это такое.

«Денщик» вышел из комнаты. В дверном проёме его можно было разглядеть получше. Странная, угловатая, человекоподобная фигура — сочетание силы и уверенности.

— Не пугайтесь, сэр, — сказал он, обернувшись. — Я робот, но я не причиню вам вреда. Единственная моя цель — вам прислуживать. Включить свет? Вы готовы?

— Да… готов. Пожалуйста, включи свет.

На столике, стоявшем у дальней стены гостиной, зажглась лампа. Гостиная как гостиная, все, как вчера: солидная, крепкая мебель, сияние металлических кнопок на обивке, мягкий блеск старого дерева, картины на стенах.

Теннисон отбросил одеяло и обнаружил, что раздет догола. Свесил ноги с кровати и встал на ковёр. Потянулся к стулу, на который ночью бросил одежду. Одежды не было. Поднял руку, откинул со лба волосы, потёр щеки и почувствовал, что оброс щетиной.

— Ваш гардероб пока не прибыл, — пояснил Губерт. — Но мне удалось раздобыть для вас смену одежды. Ванна вон там, завтрак готов.

— Сначала ванну, — сказал Теннисон решительно. — Душ у вас тут есть?

— Есть и ванна, и душ. Если желаете, я приготовлю ванну.

— Не стоит. Обойдусь душем. Это быстрее. А мне надо спешить. Есть работа. Что слышно о Мэри?

— Поскольку я предполагал, что вам это будет интересно, — продребезжал Губерт, — я навестил её примерно час назад. Сестра сказала, что дела идут на лад и протеин-Х ей помогает. В ванной, сэр, вы найдёте полотенца, зубную щётку и принадлежности для бритья. Когда вымоетесь, я дам вам одежду.

— Благодарю, — сказал Теннисон. — Да ты просто профессионал. Тебе часто приходится выполнять такую работу?

— Я — денщик мистера Экайера, сэр. Нас у него двое. Так что он меня вам одолжил.

Выйдя из ванной, Теннисон обнаружил, что кровать аккуратно прибрана и на ней стопкой сложена его одежда.

Робот Губерт, которого он теперь мог разглядеть как следует, был очень похож на человека — идеализированного такого, с иголочки. У него была лысая голова, и полированная металлическая поверхность не оставляла никаких сомнений в том, что она именно металлическая, но вся фигура робота была выполнена исключительно декоративно, — даже иллюзия была, что он одет.

— Желаете позавтракать? — поинтересовался робот.

— Нет, пока только кофе. Позавтракаю попозже. Погляжу, как там Мэри, и вернусь.

— Кофе будет подан в гостиной, — сообщил робот, — Перед камином. Сейчас разведу огонь получше.

Глава 11

Обойдя здание клиники, Теннисон обнаружил, что позади него находится сад. Всходило солнце, и горы, подступавшие к Ватикану с запада, казались ещё ближе, чем были на самом деле. Громадная стена, синева которой менялась от основания к вершинам: внизу горы были темно-синие, почти чёрные, а вершины искрились алмазным блеском в первых лучах утреннего солнца. Сад поразил Теннисона аккуратностью и ухоженностью. Сейчас, в эти первые утренние часы, здесь царили тишина и нежность. По саду разбегались в разные стороны вымощенные гравием дорожки, обрамлённые ровно подстриженными кустиками и изящно составленными композициями цветов на клумбах. Многие кустарники и цветы цвели или отцветали. Разглядывая растения, Теннисон с трудом вспоминал названия. Вдалеке, по правую сторону, он различил три фигуры в коричневых балахонах, которые медленно, как бы в глубоком раздумье, двигались по дорожке, склонив поблёскивающие в лучах солнца головы, опустив на грудь стальные подбородки. Прохлада ночи постепенно уступала теплу лучей утреннего солнца. В саду было так спокойно и красиво, что Теннисон поймал себя на мысли: «Мне тут нравится». На том месте, где пересекались сразу три дорожки, он обнаружил каменную скамью и присел на неё, чтобы полюбоваться на синюю стену гор.

Он сидел, смотрел и сам себе удивлялся — такого ощущения он не испытывал долгие годы: покой, удовлетворение своим трудом. У Мэри дела шли неплохо, возможно, она была на пути к полному выздоровлению, хотя наверняка судить было ещё, пожалуй, рано. Но лихорадка отступала, пульс становился все лучше, одышка пошла на убыль. Может быть, ему показалось, но однажды он заметил кратковременный проблеск сознания во взгляде Мэри. Она была очень стара, конечно, но в её измождённом, жалком теле он чувствовал волю и силы сражаться за жизнь.

«Наверное, — думал он, — ей есть за что бороться». Она нашла Рай — так сказал Экайер. Пусть это полная бессмыслица, Но если она так думает, это может быть для неё смыслом возвращения к жизни: желание узнать о Рае побольше. По крайней мере то, что рассказал ночью Экайер, приобретало какой-то смысл: жизнь Мэри должна быть спасена, чтобы она могла побольше узнать о Рае.

«Логики в этом нет никакой, — продолжал он беседу с самим собой. Может быть, это какой-то местный анекдот, привычная шутка — ватиканская, а может, и не ватиканская, а хорошая исключительно в кругу тех, кто занят работой в Поисковой Программе».

Хотя… нет, не похоже, чтобы Экайер шутил, рассказывая об этом. Он сказал Экайеру, и сейчас, сидя здесь в саду на скамейке, снова повторял себе то же самое: Рай, Царствие небесное — это нечто такое, что существуй оно даже на самом деле, «найдено» в прямом смысле слова быть никак не могло. «Царствие небесное — это состояние души», — так он сказал Экайеру, и тот не нашёл что возразить. Однако было очевидно, что Экайер, человек неглупый и имевший собственное мнение, не совсем разделявший веру Ватикана, почему-то все-таки полагал, что Рай может быть обнаружен.

«Бессмыслица, чушь, — твердил про себя Теннисон. — Ни капли логики. И все же, — думал он, это, по всей вероятности, не исключительное проявление бессмыслицы, а закономерный итог целых столетий царствования бессмыслицы».