Фредерик Пол - Война торговцев космосом

Я ничего не понял, и мне показалось, что Митци тоже, но в это мгновенье легкая тень прошла по ее лицу, и она еще крепче сжала губы.

А Дембойс наконец повернулся ко мне.

— Тебе не повезло, Тенн. Что поделаешь, — промолвил он добродушно, не без некоторого покровительства и, как мне показалось, снисхождения.

То, как восторженно он приветствовал Митци, меня почти не удивило. В свое время до меня тоже доходили слухи об эпизодических романах Митци, в том числе и с Вэлом Дембойсом. Но сейчас это мало меня беспокоило — на что не пойдешь в нашем Агентстве ради карьеры. К тому же не мне быть судьей.

Однако, о каком «куше» он говорил? Почему Митци ничего мне не сказала?

— Ты о чем, Вэл? — спросил я.

— Разве она тебе не говорила? — выпятив пухлые губы, улыбнулся Вэл. — Она подала в суд на трамвайное депо, и выиграла процесс. Шесть миллионов долларов ждут ее в банке нашего Агентства. Вот как!

Я дважды повторил эту ошеломляющую цифру.

— Шесть миллионов, свободных от налогообложений! — ликовал Вэл, будто он, а не Митци, стал их обладателем. Может, он на что-то рассчитывал?

Я откашлялся.

— Кстати о процессе… — начал я, но Митци, перебив меня, громко воскликнула, указывая на ленту конвейера.

— Вот мой саквояж, Вэл!

Вэл бросился к конвейеру, стащил с него саквояж Митци и, запыхавшись, опустил его у ее ног.

— Я хотел сказать… — снова начал я, но меня уже никто не слушал.

— Это первый чемодан, а за ним, небось, еще десяток, а Митци? — игриво кокетничал Вэл, пытаясь обнять Митци за талию, насколько это позволял его рост и короткая пухлая рука.

— Нет, никаких чемоданов больше не будет. Я всегда путешествую налегке, — ответила Митци, уклоняясь от объятий.

Дембойс обижено посмотрел на нее.

— Ты изменилась, Митци. Мне даже кажется, ты стала еще выше ростом.

— Что ж, вполне возможно. Это от пребывания на Венере. Там меньшая сила притяжения.

Разумеется, она шутила. Разница между Землей и Венерой не так уж велика. Но мне было не до шуток. Я ломал голову над загадкой — как это Митци удалось получить компенсацию за травмы, да еще в таких размерах, а я остался в дураках.

Но мои невеселые раздумья сразу же были забыты, как только я увидел нечто, медленно ползущее вместе с лентой конвейера и отдаленно напоминающее мой чемодан.

— О, черт! — не смог удержаться я от возгласа ужаса.

Видимо, ни прочные стенки, ни отличные замки, ни даже надпись: «Осторожно. Стекло» не спасли мой чемодан от чего-то ужасного. Было похоже, что по нему проехался тягач, буксирующий космические лайнеры. Одна сторона чемодана напоминала осевшее суфле, благоухающее смесью коньяка, одеколона и зубной пасты. Увы, я уложил в этот прочный кофр все, что могло разбиться.

— Да, дело дрянь, — промолвил Дембойс, поглядывая на часы и этим выказывая явные признаки нетерпения. — А я хотел заодно подбросить и тебя. Но, боюсь, этот запах никогда не выветрится из моей машины. У тебя, кажется, еще есть багаж?

Я все понял.

— Ладно, езжайте, — сказал я мрачно. — Я возьму такси.

Глядя им вслед, я думал о выигранном Митци процессе, и еще о том, стоит ли уже сейчас заявить о порче чемодана и нанесенном мне ущербе, или подождать, когда я получу весь багаж.

Разумеется, я, как всегда, выбрал самый худший из возможных вариантов. Я решил подождать. Когда вся кладь была разобрана пассажирами и я остался один перед остановившимся конвейером в пустом зале аэровокзала, я понял, что на меня свалилась еще одна проблема.

Когда я наконец изложил ее дежурному администратору, тот тут же снял с себя всякую ответственность за раздавленный чемодан, однако пообещал навести справки об остальном багаже, пока я буду писать жалобу, если я считаю, что есть смысл ее писать, потому что мой чемодан, он уверен, был поврежден еще до разгрузки корабля.

Я предоставил ему вполне достаточно времени на поиски моего багажа, ибо справиться с заполнением многочисленных форм и бланков, в которых требовалось самым подробным образом перечислить содержимое всех моих чемоданов, оказалось не так уж просто. Когда жалоба наконец была готова и я вручил ее дежурному, он заставил меня прождать еще полчаса. Это позволило мне дозвониться в Агентство и сообщить, почему я задерживаюсь. Но, кажется, их это мало интересовало. Зато они сообщили мне адрес снятой для меня квартиры и посоветовали направиться прямо туда, а в Агентстве меня ждут не ранее завтрашнего утра. Вернувшийся дежурный «обрадовал» меня вестью, что мой багаж отправлен не то в Париж, не то в Рио-де-Жанейро, и, что, в том и в другом случае, получить его в ближайшее время мне не удастся.

Таким образом, оказавшись совсем налегке, я, разумеется, не стал брать такси, а примкнул к общей очереди, выстроившейся у входа в подземку.

После получасового стояния, продвинувшись уже к самому входу в метрополитен, я вдруг вспомнил, что не обменял венерянские деньги на доллары и пенсы, и бросился искать обменные автоматы. Наконец, найдя один, сунул в него свою кредитную карточку и услышал ровный механический голос автоответчика: «Сожалеем, сэр, мадам, автомат неисправен. Пользуйтесь ближайшим автоматом, указанным в плане данного квартала».

Я обыскал всю будку автомата, но никакого плана не нашел. Добро пожаловать домой, Тарб.

Нью-Йорк, Нью-Йорк! Где есть еще такой чудесный город? Все неприятности забылись, даже коварство Митци, лишившей меня заслуженной доли компенсации за увечья. Десять лет не изменили здесь ничего — те же небоскребы, теряющиеся в сером с редкими вкраплениями снежинок тумане. Холодный воздух, зима, пятна нерастаявшего грязного снега у подножий домов. То и дело кто-то торопливо нагибался и, оглядываясь по сторонам, собирал его в кулек, чтобы отнести домой. Так здесь иногда пытаются решить проблему экономии воды. После жаркой и удушливой Венеры мой город казался мне раем. Я пялился на него с любопытством провинциального зеваки, то и дело натыкаясь на спешащих прохожих, да и не только на них. Оказывается, я совсем забыл правила уличного движения.

А кругом кишели автобусы, автокары, педальные кебы, индивидуальные машины разных моделей, и все это соревновалось — кто кого обгонит. Между ними в любой зазор ловчили прошмыгнуть прохожие.

Мостовые запружены, на тротуарах не протолкнуться, а дома то и дело извергают новые потоки людей и так же жадно их поглощают. Что может быть роднее сердцу истового нью-йоркца, вернувшегося из дальних странствий домой? Но, мне кажется, озабоченные, спешащие прохожие, на которых я обалдело натыкался, думали иначе. Но что мне до них и до того, что они кричали мне вдогонку, возможно, даже ругательства. Моя душа блаженно парила в этом угарном, холодном предвечернем воздухе. Сверкала реклама, особенно ярко новая, затмевая краски старой, покрытой грязью и копотью. Огромные рекламные щиты иногда бывали сверху до низу исписаны чьей-то разгулявшейся рукой. По краям тротуара стояли зазывалы, бесплатно предлагающие отведать новые образцы сигарет и напитка Кофиест, или купоны на приобретение со скидкой тысячи разных мелочей. Гигантские голограммы рекламировали уют, новейшее кухонное оборудование и трехдневное увлекательное путешествие в экзотические точки планеты. — Звенели колокольчики лотошников. Я был дома, я любил этот сумасшедший город.