Кристофер Макнамара - Горец (4)

Дункан все еще находился у креста, что-то шепча про себя, когда стоящего в толпе Конана кто-то тронул за плечо.

Конан обернулся - и не узнал этого человека. Впрочем, он далеко не всех знал в лицо, избегая показываться в деревне.

Во всяком случае, ясно одно - это один из старейшин клана.

- Отойди в сторону, гость, - негромко сказал старик.

Люди послушно расступились, отводя взгляды. Подслушивать разговор старейшины с гостем было нельзя. Но уж очень хотелось!

Недаром многие косились на Конана, перешептывались за его спиной...

- У меня к тебе есть одна просьба, гость. Хочешь - выполни ее, хочешь - нет, но уж выслушать изволь.

- Слушаю тебя, почтенный Мэдден, сын Балнора.

(Да, Мэдден, - Конан наконец вспомнил имя старика. Старика, который был намного моложе его самого...)

- Сейчас все Мак-Лауды скованы общим гневом и горем. Но вскоре эти чувства уступят место другим. Так что - не медли...

- Не медлить? В чем?

- Я думаю, ты сам знаешь - в чем, гость...

- Темно значение твоих слов, почтенный.

На самом деле Конан все уже понял. Он лишь стремился вытащить из старика как можно больше сведений.

Что им известно? Откуда?

Старый Мэдден задумался надолго, теребя пальцами седой ус.

- Ну что ж, возможно, все сказанное - ложь... Или ты более скрытен, чем кажешься с первого взгляда... - старик вновь задумался, но потом продолжил фразу:

- Так или иначе, знай: вас двоих видели сегодня, когда вы, спеша к пожару, спрыгнули со скалы Самоубийц. Видели несколько человек, тоже спешивших на помощь. Рассказали - еще нескольким. Я - из числа последних, тех, кому успели рассказать...

- Ясно, - тихо ответил ему Конан.

(Ну, так и есть! "Скала Самоубийц" - это, конечно, тот самый обрыв...)

- Поэтому мой тебе совет: сейчас же, пока люди еще не опомнились, пока видевшие издали ваш прыжок опасаются поверить себе... Пока никто не обратил внимания на то, что ваша одежда окровавлена, но ран на вас нет, а врагов вы не успели застать, то есть - и не ваша, и не вражеская это кровь...

- Ясно, - вновь повторил Конан.

- ...Уходи! Бери своего друга, родственника или ученика - кем там приходится тебе Дункан? - и уходи!

- Ясно...

- Уходи, потому что только один я не смогу остановить толпу. А другие старейшины - не захотят...

- Ясно мне и это. Благодарю тебя, мудрый Мэдден ап Балнор. И все же скажи: почему ты рассказал мне то, что рассказал?

На этот раз пауза была особенно долгой. Конан уже думал, что старик вообще не будет отвечать, - но как раз тогда он и заговорил.

- Мне уже шестьдесят зим... Не раз на своем веку я видел, как жгут ведьм или колдунов. Но ни разу этим кострам не удавалось прервать мор или увеличить урожай!

- То, что ты заметил это, - делает тебе честь, почтенный. Немногие ныне решаются сделать такой вывод!

- Есть еще одна причина...

И вновь старик помедлил, прежде, чем заговорить:

- На тебе - цвета нашего клана, гость, хотя сам ты - не из наших... Глаза мои слабы, память - тоже ослабела, но когда-то в детстве... Ты уверен, что хочешь услышать дальнейшее, гость?

- Прошу тебя - продолжай, Мэдден.

- Так вот - в детстве, еще до того, как быть опоясанным мечом, мне как-то раз пришлось гостить в деревне глен-финенской ветви нашего клана...

- А вот теперь прошу - не надо продолжать, Мэдден. Ты ничего не говорил мне, я ничего не слышал. И спасибо тебе - за все!

И действительно - ничего больше не сказал старик. А хотел сказать следующее:

"Тот, чьим врагом был Черный Воин - должен быть Белым Воином..."

Говорили в старину: старайся мочь больше, чем другие, - но старайся и не показывать этого.

14

Дункан не противился, когда Конан уводил его в горы. Ему было все равно...

Где-то вдали осталась толпа - растерянная, недоумевающая. Она сейчас угрюмо ворчит и многоного переступает с места на место, словно колыхаясь единым телом.

Потом, несколько часов спустя, может быть, найдутся в ней люди сопоставят свои рассказы, сверят их с теми крохами, которые запали в память из болтовни старух...

Всего несколько раз за это время наведывались старухи в деревню... Довольно много лишнего они наговорили, судача с кумушками - но кто же прислушивается к бабьим сплетням?!

Однако теперь - вспомнят и это...

Вспомнят друг с другом... Что-то поймут, о чем-то догадаются, - а что-то истолкуют совершенно произвольно...

И пустят по следу собак. Может быть.

А быть может - и не пустят.

В конце-концов, есть среди людей толпы такие, как старый Мэдден ап Балнор. И другие, подобные ему, - тоже есть.

Их немного. Совсем немного. И даже нельзя сказать, чтобы увеличивалось с годами их число... Или все-таки можно сказать так?

Достаточно знать одно: они есть. И это греет сердце.

Дункан шел молча. А Конан говорил, не переставая, словно укутывал своего спутника покрывалом из слов.

Покрывалом, которое, туманя чувства, заглушало боль.

Что поделать...

Не все и не всегда по силам вынести даже бессмертному, душа которого закалена.

Бывает, ломается даже закаленная сталь... И тогда боль души может превратиться в душевную болезнь - помрачив разум, взяв его в плен. И тогда...

Что тогда? Многовековое безумие?

Страшен безумец, неспособный умереть ни в бою, ни от старости, несущий свое существование сквозь толщу лет...

И уж не из таких ли - Черный Воин, Крагер всех Крагеров? Ведь безумие - это не всегда утрата разума, его гибель. Разум-то как раз может и остаться жить...

Жить он будет, - но странной жизнью, потому что сама сущность его изменена, отравлена, изуродована некой злой силой. И тогда главная цель такого безумного разума - калечить другие умы, превращая их в свое подобие.

Или - подчинять их себе, если не удается переделать...

Вот почему Конан все говорил и говорил. О добре и зле. О Силе. О Пути.

О том, что всякая смерть временна, равно как и всякое расставание. Потому что никто не умирает навсегда. И не расстается навсегда - тоже никто...

Пусть хоть малая часть сказанного проникнет в сознание Дункана сквозь звенящую боль - ну что ж, хоть сколько-то.

И вдруг Конан оборвал свою речь. Умолк на полуслове.

Умолк, потому что понял: не так уж безумно идет вперед Дункан.

Занятый тем, что снимал боль со своего ученика, Конан не заметил, что ученик этот - уже не ведомый, а ведущий.

Во всяком случае - в том, что касается выбора направления...

Теперь они стояли на вершине холма - и огромный валун высился перед ними, утопая в вереске. Нет, не случайно забрели они сюда...

Хорошо знал Дункан это место, обнаруженное им еще в юности. Именно к нему и направлялся он с самого начала.

Надпись шла по серому боку валуна, вырезанная руническим шрифтом. И, хотя часть знаков была скрыта под коростой лишайника, их все же можно было прочесть.