Гарри Гаррисон - Возвращение к звездам

Ян смог лишь согласно кивнуть.

– Простите, пожалуйста, мою бестактность, но я хочу знать, почему власти дали вам возможность получить образование?

Монтье улыбнулся.

– Они не давали. Первоначально мой народ прибыл в эту страну, как рабы. Совершенно необразованные, оторванные от своих корней и культуры. То, чего мы добились с того времени, мы добились вопреки положению, которое создали эти господа. Когда начался перелом, у нас не возникло намерения лишиться того, что мы так болезненно приобрели. Мы держались, как подобает людям, даже когда в нас пытались подавить все человеческое. Если у нас отобрали все, кроме разума – что ж, тогда нам остается полагаться только на разум. Тут мы имеем возможность воспользоваться опытом другого подавляемого меньшинства. Евреев. Тысячелетиями они хранили культуру и традиции в форме религии и почитания знаний. Религиозный человек, ученый человек был уважаемым человеком. У нас есть своя религия, и у нас есть свои профессора и преподаватели. Под давлением обстоятельств тем и другим приходится сливаться. Умнейших мальчиков награждают позволением войти в министерство, когда они достигают соответственного возраста. Мои годы созревания проведены на этих улицах. Я говорю на языке гетто, который весьма развился с тех пор, как нас отрезали от главного течения жизни. Но я также, по ходу образования, изучил и язык угнетателей. Если мое поколение не увидит спасения, я передам свою мудрость тем, кто пойдет следом. Но я знаю, это предчувствие, что когда-нибудь наступит этот день.

Ян допил шерри и оставил бокал; помахав рукой, отказался от повторения. Быстрая смена событий сбивала его с толку; ум устал, пожалуй, не меньше, чем тело, мысли прокручивались в голове вновь и вновь. Что за жалкое существование влачили здесь люди! Пролы в Британии, по крайней мере, были накормлены и защищены, как домашний скот – до тех пор, пока играли роль домашнего скота. Но пусть люди в черных гетто Америки и не знают таких удобств, им все же известно, кто они и что они. И, кроме того, существовал факт, что они вынуждены жить в состоянии постоянного восстания.

– Не могу даже сказать, в какой системе хуже жить, – сказал Ян. – В вашей или моей.

– Никакую систему угнетения нельзя предпочесть. И обе они – самое худшее в мире. Великий социалистический эксперимент в Советском Союзе всегда тормозился наследием царизма, с его явным безумием в форме внутренних паспортов и трудовых лагерей. Когда государство придет к концу, как предрекал Маркс, нам знать не дано. Ко времени Ретроспективы они все еще не индустриализировали свою, в основном крестьянскую, экономику. Легко было скатиться назад, к почти феодальной культуре. Комиссары и верхний эшелон партийных лидеров заняли место аристократии. Титулы в то время могли быть иными, но любые цари, перемещенные вперед по времени, чувствовали бы себя дома.

– Восстание должно распространиться на Землю, – сказал Ян.

– Полностью согласен. Мы должны трудиться ради этого дня.

Дверь внезапно распахнулась, и за ней оказался Уилли, задыхающийся от бега, с пистолетом в каждой руке.

– Плохо дело, – сказал он, – очень плохо. Хуже, чем когда-либо раньше.

9

– Что случилось? – спросил Монтье, быстро переходя на жаргон.

– Шпики кругом. Столько легавых я еще ни разу не видел. Оцепили Нью-Уоттс, стреляют во все, что шевелится. Большие тепловые пушки, все могут здесь спалить...

Его слова были прерваны дальним ревом теплового орудия, перекрытым резкой трескотней ружей. Это было уже ближе, громче. Твердый комок ужаса заполнил Яну горло, он поднял глаза и увидел, что оба мужчины смотрят на него.

– Это меня ищут, – сказал он. Преподобный Монтье кивнул.

– Весьма возможно. Не могу припомнить, когда в последний раз они устраивали налет с такими силами.

– Больше нет смысла бежать. Тепловые орудия опалят эти старые хижины до земли. Я пойду сдаваться.

Монтье покачал головой.

– У нас есть места, где ты можешь спрятаться. Когда они приблизятся, они прекратят огонь. Они им пользуются только чтобы прожечь дорогу.

– Простите. Нет. Я видел слишком много умерших раньше срока. Я не хочу отвечать за новые смерти. Я выйду к ним. Я не переменю свое решение.

Монтье постоял мгновенно, затем кивнул.

– Вы храбрый человек, – сказал он. – Мне жаль, что мы ничего не можем для вас сделать, – он повернулся к Уилли. – оставь пушки здесь и отведи этого джентльмена к легавым.

Два пистолета стукнулись об пол. Ян взял учителя за руку.

– Я вас не забуду, – сказал он.

– И я вас. – Монтье извлек из нагрудного кармана белоснежный платок. – Советую взять. Они стремятся выстрелить первыми.

Уилли шел впереди, сердито бормоча про себя, по проходам и соединенным зданиям. Они отодвинулись в сторону, когда мимо пробежали два стрелка, волоча третьего в одежде, запачканной кровью. Нет конца, подумал Ян, не видать конца.

– Легавые там, – сказал Уилли, показывая на дверь, затем повернулся и заторопился обратно.

Ян расправил складки платка и, встав рядом с дверью, распахнул ее. Тут же дверной проем заполнил рой ракетных пуль, с визгом пронесшихся по коридору.

– Прекратите стрелять! – крикнул он, махая в проеме платком. – Я выхожу.

Раздался пронзительный свист, и стрельба стала стихать. Чей-то голос закричал в мегафон:

– Медленно открыть дверь. Выходить по одному. Руки на голову. Если руки не на голове, если пойдете не по одному, я открою огонь. А теперь – пошли!

Ян сцепил пальцы на макушке и распахнул дверь носком ботинка, затем двинулся вперед, к цепочке полицейских офицеров. Под защитными масками и щитами они выглядели безликими как роботы. Каждый ствол был наведен на него.

– Я совсем один, – крикнул он.

– Это он! – крикнул кто-то.

– Молчать! – скомандовал сержант. Он сунул свое оружие в кобуру и кивнул Яну. – Ну-ка, полегоньку, вот сюда. Эверсон, подгоните машину.

Он отработанным движением схватил Яна за руку, заломил ее за спину и защелкнул на запястье наручник. Затем – второй наручник на другом запястье. Пальцы глубоко впились в руку Яна, и он потащил его вперед.

Почерневшая земля была еще горяча. Они прошли в отверстие в проволочной изгороди к поджидавшей патрульной машине. Сержант наклонил Яну голову и втолкнул его в машину, затем сам забрался на сидение. Послышался визг покрышек, и водитель погнал машину вперед.

Они ехали в молчании. Ян был подавлен, не хотел ни о чем спрашивать, прекрасно зная, что ждет впереди. Поскольку он был землянином. Безопасность определенно сочтет его одним из лидеров восстания. В поисках доказательств они разберут его разум на части. Он знал, на что становятся похожи люди после таких пыток. Смерть по сравнению с ними – облегчение.