Жюль Верн - Гектор Сервадак

Разумеется, Сервадак видел теперь в том, кто приближался к острову, не врага, а человека, подобно ему, потерпевшего бедствие; он совершенно забыл и о поединке и о причинах, его вызвавших. Обстоятельства так переменились, что он испытывал самое живейшее желание увидеться с графом и поговорить обо всех этих чрезвычайных происшествиях. Шкуна отсутствовала двадцать семь дней; за это время она могла обследовать ближайшие берега Алжира и даже, может быть, посетила берега Испании, Италии и Франции, обошла все Средиземное море, так необычайно изменившееся, и, наверное, привезла свежие новости из этих стран, от которых остров Гурби был отрезан. Теперь-то Гектор Сервадак узнает не только о том, какие части Земли постигла катастрофа, но и причину самого бедствия. Кроме того, граф Тимашев человек благородный и сочтет своим долгом доставить на родину Сервадака и его денщика.

— Но ведь «Добрыне» негде будет причалить, — сказал Бен-Зуф, — устья Шелиффа больше нет!

— Этого и не нужно, — ответил Сервадак. — Граф пошлет шлюпку, и нас доставят на борт.

Шкуна приближалась довольно медленно, так как ветер был встречный и ей приходилось держать в бейдевинд. Как ни странно, машина на корабле бездействовала, хотя экипаж ее, должно быть, спешил узнать, что это за новый остров, показавшийся на горизонте. Правда, на судне могло не хватить горючего, поэтому, вероятно, оно шло под парусами, которыми, впрочем, управляли весьма искусно. К счастью, несмотря на легкие тучки, погода была ясная, ветер умеренный, шкуне не мешало волнение, и условия для плавания в общем были хорошие.

Гектор Сервадак ни на минуту не сомневался в том, что «Добрыня» постарается пристать к берегу. Граф, должно быть, недоумевал: вместо африканского материка перед ним оказался остров. Не опасался ли он, что не найдет убежища у этих новых берегов, что шкуна не сможет пристать? Капитан Сервадак решил подыскать подходящее место для якорной стоянки и подать оттуда сигнал.

Вскоре стало ясно, что «Добрыня» направляется к месту бывшего устья Шелиффа. Тогда Сервадака осенила новая мысль. Зефир и Галета были быстро оседланы, всадники вскочили на коней и помчались на западный конец острова.

Через двадцать минут капитан и денщик, спешившись, уже обследовали окрестность.

Вскоре Сервадак заметил за поворотом мыса маленькую, защищенную бухту, где в случае надобности могло бы укрыться небольшое судно. Бухта была отгорожена от открытого моря грядою крупных рифов, между которыми открывался узкий проход. Вода здесь, наверно, была тихой даже в бурю. Однако, присмотревшись к прибрежным скалам, капитан Сервадак с изумлением обнаружил на них следы очень высокого прилива, о чем свидетельствовали облепившие их гирляндами морские водоросли.

— Ого, — сказал он, — в Средиземном море теперь бывают настоящие приливы?

Судя по всему, приливы и отливы были здесь довольно значительны, и вода подымалась высоко — еще одно необычайное явление, ибо до сих пор приливы и отливы в бассейне Средиземного моря почти не ощущались.

Тем не менее после самого высокого прилива, вызванного, несомненно, приближением к Земле в ночь с 31 декабря на 1 января того огромного диска, который Сервадак видел в новогоднюю ночь, приливы заметно пошли на убыль и теперь стали такими же, как и до катастрофы.

Сделав это наблюдение, капитан Сервадак тем и ограничился, всецело занятый «Добрыней».

Шкуна была уже в двух-трех километрах от острова. На ней, несомненно, заметили и поняли сигналы с берега: «Добрыня» слегка изменила курс, и матросы стали убирать верхние паруса. Вскоре на мачтах остались только два марселя, бизань и кливер, что облегчило управление рулевому. Наконец, шкуна обогнула мыс и, лавируя между рифами, смело вошла в проход бухты, на который Сервадак указывал рукой. Через несколько минут якорь «Добрыни» врезался в песчаное дно бухты, с борта спустили шлюпку и граф сошел на берег.

Капитан Сервадак побежал к нему навстречу.

— Граф, — крикнул он, — прежде всего до всяких объяснений, скажите, что произошло?

В ответ граф Тимашев, человек весьма сдержанный, чья невозмутимость представляла собой полную противоположность горячности французского офицера, поклонился и произнес с характерным русским акцентом:

— Капитан, позвольте мне до всяких объяснений заверить вас, что наша встреча для меня полная неожиданность. Я расстался с вами на материке, а встречаюсь на острове…

— Хоть я и не трогался с места, граф.

— Знаю, капитан, и прошу принять мои извинения в том, что я не явился на условленное свиданье, но…

— О граф, — поспешил перебить его капитан Сервадак, — об этом мы поговорим в другой раз, если вам будет угодно.

— Я всегда к вашим услугам.

— А я к вашим. Но позвольте мне повторить свой вопрос: что произошло?

— Об этом именно я и собирался спросить у вас.

— Как? Вам ничего неизвестно?

— Ничего.

— И вы не можете объяснить, почему эта часть африканского материка превратилась в остров?

— Не могу, капитан.

— И вы не знаете, каковы размеры катастрофы?

— Знаю не больше вас, капитан.

— Можете ли вы по крайней мере сообщить, не произошло ли на северном побережье Средиземного моря…

— А разве это все еще Средиземное море? — перебил его, задав столь странный вопрос, граф Тимашев.

— Об этом вам, граф, должно быть известно лучше, чем мне, поскольку вы совершили рейс по этому морю.

— Я не совершал рейса по этому морю.

— Вы ни разу не приставали к берегу?

— Ни разу, ни на один час даже. Я нигде не нашел земли.

Капитан Сервадак посмотрел на своего собеседника в полном недоумении.

— Но, граф, — сказал он, — заметили вы хотя бы, что с первого января восток находится там, где должен быть запад?

— Да.

— И что день продолжается только шесть часов?

— Вот именно!

— И что сила тяжести уменьшилась?

— Безусловно.

— И что мы потеряли Луну?

— Бесследно!

— И чуть было не столкнулись с Венерой?

— Справедливо замечено.

— И что, следовательно. Земля вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца в другом направления?

— Это совершенно ясно.

— Граф, — сказал капитан Сервадак, — прошу извинить мое недоумение. Я был уверен, что ничего нового не могу вам сообщить, но рассчитывал, что узнаю новости от вас.

— Я решительно ничего не знаю, капитан, — ответил граф Тимашев, — кроме того, что в ночь с тридцать первого декабря на первое января, когда я вышел в море, направляясь на свиданье с вами, огромная волна подняла шкуну на неимоверную высоту. Нам показалось, что этот разгул стихий вызван каким-то явлением космического порядка, которое я не берусь объяснить. С тех пор, после неоднократных повреждений паровой машины, нас все время носило по волнам по воле неистового шторма, который бушевал несколько дней. «Добрыня» уцелел чудом; я приписываю это тому, что, попав в центр вихревого движения циклона, шкуна сравнительно мало пострадала от разъяренных стихий. За все эти дни мы не видели суши и ваш остров — первая встреченная нами земля.